— Не укоряйте меня моим прошлым. Я пытаюсь исправиться…

— В поведении или разговорах?

— И в том и в другом.

— Но для писателей нет запретных тем, как говаривала ваша приятельница Молчунья Джесси. Признайтесь, вы изнываете от скуки в этом благопристойном Бате и мечтаете лишь об одном, как бы сбежать в Лондон к вашей белокурой красавице.

— Я покончил с ней.

— Она страдает, наверное?

Она видела, что он едва сдерживается, чтобы не взорваться. Но это ее не остановило.

— Нет, она нашла другого покровителя, некоего барона.

— Меня очень интересует, на случай если придется писать об этом, как расстаются с белокурыми красавицами? Им назначают ренту или просто перепродают следующему богатому воздыхателю?

— Пруденс! — воскликнул он голосом, не предвещавшим ничего хорошего.

— Или она получает поденно — за день и ночь?

— Вам эта информация ни к чему, если только вы не собираетесь полностью изменить свою тему.

— Как знать. Севилья предлагал честный брак, но возможность стать его содержанкой еще не потеряна.

— Не смешно, Пруденс, — бросил он, сверкнув глазами.

Довольная, что достала его, Пруденс весело закончила:

— А я думала, смешно.

— Нашли, над чем смеяться. И прекратите эти разговоры.

— А я-то считала, что вы высокого мнения о древнейшей профессии. Вы же говорили, что эти жрицы любви лучше вечно интригующих жен.

— Но вы еще не жена.

— И едва ли буду таковой в ближайшем будущем, — парировала она, хотя в глубине души испугалась, как бы он не подхватил эту тему, но Даммлер почему-то явно обрадовался. Он не знал, как далеко зашли отношения Пруденс со Спрингером, однако был доволен и тем, что о браке пока речь не шла.

— Моя тетя говорила, что вы часто видитесь с Роналдом Спрингером, — проговорил он как бы невзначай.

Разочарованная его нежеланием развивать эту тему, она ответила:

— Да, мы снова дружим, как в былые времена. Видимся чуть не ежедневно. Кстати, не пора ли возвращаться? Сколько времени?

— Где-то половина десятой главы, — ответил Даммлер, не глядя на часы.

Она с изумлением посмотрела на него:

— По Гринвичу это сколько?

— Полчетвертого. Я отвезу вас домой.

Он попросил разрешения заехать на следующий день с тетей, и Пруденс согласилась. Она вернулась домой в расстроенных чувствах. Даммлер признался, что приехал из-за нее, но никакого предложения не последовало. Что он задумал?

На следующий день Даммлер приехал с графиней. Представив их снова, он сел рядом со столпом. Вдовствующая графиня приступила к разведке, чтобы убедиться, не совершила ли она ошибку, посетив людей, живущих в сдаваемом жилье.

— Даммлер сказал, что вы пишете, — произнесла она укоризненным тоном, глядя на Пруденс через лорнет.

— Верно, мэм, пишу — романы.

— Полагаю, это готические романы.

— Нет, скорее современные реалистические.

— Я не читаю романов, — произнесла она и обратилась к миссис Маллоу: — Я слышала, вы были больны.

Миссис Маллоу поведала историю своей болезни, и графиня сочувственно покачала головой.

— В гостиницах нельзя есть. Во время поездок вообще не следует есть.

— Лорд Даммлер счел бы это трудноисполнимым правилом в своих кругосветных путешествиях, — заметила Пруденс, раздраженная ее назидательным тоном.

— Ему и не стоило пускаться в эти путешествия, — услышала она в ответ, словно это было самоочевидной истиной.

— Найтон сделал все для моей сестры, — вмешался Кларенс, лишь бы вставить в разговор знаменитое имя. — Он явился по первому зову.

— У вас был Найтон? — спросила графиня и одобрительно кивнула. Ее холодность сразу сократилась ровно на одну десятую, хотя ничего напоминающего улыбку не появилось на ее оранжевых щеках.

— Я всегда пользуюсь услугами Найтона. Если что-то со здоровьем, — добавил Кларенс.

— Я дам вам адрес моего доктора здесь, в Бате, — сказала графиня. — Не забудь напомнить мне, Даммлер. Вы поклонник искусства, мистер Элмтри, не правда ли? — спросила она, что свидетельствовало — перед визитом она навела справки о каждом.

— Да, я пишу картины. Перед приездом сюда сделал портреты всего семейства Чилтернов. Всех семерых. А здесь я льщу себя надеждой написать местные пейзажи.

— Тогда непременно поезжайте в Бичер-Хилл, — посоветовала графиня. — Там замечательные места.

Кларенс отложил в памяти название местности, чтобы не забыть упомянуть о нем в первом же письме сэру Алфреду, заметив, разумеется, что его порекомендовала ему сама графиня Клефская.

— Вообще я пишу портреты, но каждую весну пробую свои силы на натуре.

Графиня одобрительно отозвалась о его любви к природе.

— Это очень разумно, — заметила она и поинтересовалась, какого рода портреты он делает.

— Без лишней лести должен сказать, хорошие. Лорд Даммлер может подтвердить, что я не преувеличиваю.

— Да, да, замечательные, — с готовностью подтвердил Даммлер. — В духе Моны Лизы, кузина.

— Мне это нравится, — отозвалась та. — Сейчас так принято наряжать людей в фантастические наряды, не то это древние греки, не то нимфы, и писать их в самых невероятных позах. Филипс и Ромней всегда умудряются вырядить свои персонажи в смешные одеяния.

— Да Ромней в живописи ничего не смыслил, — горячо поддержал Кларенс. — Он умер, вы сами знаете. Конечно, о покойных не принято говорить плохо, но в живописи он ничего не смыслил.

— Ромней написал меня, — сообщила графиня и подняла клюв вверх в знак неодобрения.

— Как вы могли подпустить его к себе? Могу поспорить, он написал вас совершеннейшим гренадером с горбатым носом.

Пруденс, услышав дядюшкины слова, затаила дыхание и с тревогой посмотрела на гостью. На ее бело-оранжевом лице она с изумлением увидела все признаки улыбки. Затем перевела взгляд на Даммлера. Тот сидел как аршин проглотив, но в глазах его она заметила бегающие искорки.

— Мистер Элмтри, кузина, отлично написал бы ваш портрет, совершенное подобие.

— Поздно с меня портреты писать, — пробасила графиня, однако далеко не безапелляционно.

— Что за ерунда! — возразил Кларенс. — Я из вас картинку сделал бы. Кто, как не я, передаст этот оранжевый цвет на ваших щеках, а с носом никаких проблем. Носы — это по моей части.

Однако его нетактичность была встречена весьма благосклонно; морщинистые руки вдовствующей графини потянулись к тюрбану.