Даммлер хотел ответить ей в том же тоне, а еще лучше — заключить ее в объятия и поцеловать в смеющийся ротик. И когда она научилась так флиртовать?

— Если моей кузины достаточно, чтобы держать вас в ежовых рукавицах, то мне требуется целая армия церковнослужителей и стражей закона.

— Вы решили жить по новым меркам, так надо понимать?

— Совершенно верно.

— И полны решимости не сходить со стези праведности?

— Воистину.

— Тем хуже, — бросила она и присоединилась к Кларенсу и матери.

А Даммлер с изумлением, смешанным с восхищением, смотрел ей вслед. Она явно провоцирует его. Только дудки! Ей не сбить его с избранного пути.

А на другом конце салона Пруденс тоже размышляла над превращением Даммлера. Он стал олицетворением чопорного английского аристократа. Куда делись былая легкость и веселость духа? Пруденс просто не узнавала его. Краем глаза она заметила, как он смотрит на нее страстным взглядом. Но почему же держится так отчужденно? Если он готов предложить ей руку и сердце, то почему не делает этого?

Пока молодежь отплясывала контрданс, Элмтри и вдовствующая графиня немало преуспели в продолжение знакомства. Оба находили друг в друге все больше общего, и взаимная симпатия только усиливалась. Кларенс получил высочайшее соизволение написать портрет графини, и не откладывая дела в долгий ящик они решили первый из трех сеансов начать завтра же с утра пораньше. Пруденс испугалась, что ей будет отведена роль надзирательницы, а в довершение всех бед сеанс должен был проходить в доме графини.

— Я хотела бы быть в углу, — высказала свое пожелание графиня. — Лучше всего, пурпурный зал с портретом папы на заднем фоне.

— В качестве символа можно найти что-нибудь получше, — возразил Кларенс. — Скажем, геральдическую эмблему или родовой герб. А комната совсем не нужна. С вашими яркими красками вам больше подходит синяя драпировка. Синяя драпировка и оранжевые щеки! И герб в качестве символа!

Графиня подумала и решила, что в этом есть свой шик. Они, так сказать, ударили по рукам, но, когда Кларенс сообщил, что на днях собирается в Бичер-Хилл на пленер, графиню озарило.

— Гейнсборо! — воскликнула она.

— Что-что?

— Вы напишете меня в окружении природы, как Гейнсборо написал мою мать.

— К оранжевым краскам лица не хуже синего подойдет зеленый фон, — согласился Кларенс. И действительно, под его рукой зеленые деревья, кусты и травы слились бы в цельный зеленый задник. Итак, было решено, что зелень Бичер-Хилла послужит необходимым фоном для завтрашнего сеанса.

— Вы едете со мной, Даммлер, — безапелляционным тоном заявила графиня.

— А почему бы нам не поехать туда всем вместе и заодно не устроить славный пикник? — подал он встречное предложение, желая заручиться присутствием Пруденс.

Миссис Маллоу поспешно отказалась, а Пруденс согласилась, и следующим довольно хмурым утром все отправились в Бичер-Хилл рисовать солнечную натуру.

Графиня оказалась идеальной натурщицей. Она спрашивала Кларенса про каждый мазок, оценила охристые тени и сложность рисования в ракурсе. Руки у нее мгновенно приняли нужное положение безо всяких указаний Кларенса. Словом, все у них шло так замечательно, что Даммлер отважился сказать тетушке, что они с мисс Маллоу погуляют до завтрака.

— Ступайте, ступайте, — тут же согласилась графиня. — А то вы только мешаете мистеру Элмтри своей болтовней. Труд художника требует тишины и покоя.

— Надо же, как спелись, — заметил Даммлер, когда он и Пруденс отошли от них. — Вчера кузина говорила, что собирается осенью в Лондон. И мистер Элмтри тут не последний пунктик.

— Что вы говорите?! Придется мне взять дядюшку под свою опеку. До сих пор не приходилось ограждать его от посягательств титулованных вдовушек. Впрочем, он может огорчить ее. Я слышала из его собственных уст, что он хотел бы купить домик в Бате.

— Уж не хотите ли вы сказать, что мы нежданно-негаданно поспособствовали такому единению душ?

— Поживем, увидим. Главное, как графиня воспримет дядюшкин шедевр. Вдруг ей не понравятся нос картошкой и фигура как у воздушной феи.

— Она утешится лицезрением фамильного герба.

— Это тоже бабушка надвое сказала. Кларенсу еще не приходилось писать геральдического льва, стоящего на задних лапах. Как бы он не превратил его в котенка. А потом — единорог! Он же обязательно напишет его без рога. — Говоря это, Пруденс зашла за колючий кустарник.

Даммлер заметил, что им было бы благоразумнее не уходить из поля зрения графини и Кларенса.

— Почему? — поинтересовалась она.

— Моя тетушка — оплот благопристойности, — пояснил Даммлер, желая, на самом деле, указать ей на свое новое отношение к соблюдению приличий.

Пруденс это показалось смешным, раньше они никогда не стесняли себя подобными условностями.

— Вижу, общение со святошами сильно подействовало на вас, — рассмеялась она. — Не удивлюсь, если в конце следующей воскресной службы вы вызовитесь почитать нам из Писания.

Она двинулась дальше, удаляясь из поля зрения дядюшки, а Даммлер решительно последовал за ней, поклявшись, тем не менее, скрупулезно блюсти все приличия.

— Если так будет и дальше продолжаться, — не унималась Пруденс, — друзья в Лондоне в вас разочаруются. — Этот новый Даммлер нравился ей меньше старого, и она решила вернуть его на прежнюю колею.

— Я с такими друзьями знаться не хочу, — упорствовал он.

— Не хотите знаться? — воскликнула она. — И со мной тоже?

Даммлер резко остановился и пристально посмотрел на нее:

— Я из кожи вон лезу, чтобы стать респектабельным джентльменом, а вы, Пруденс, мне в этом не очень помогаете.

Она надула губки.

— Раньше вы со мной в таком назидательном тоне не разговаривали. И почему вам надо меняться?

— Чтобы понравиться вам. С какой стати, вы думаете, я сижу в этой дыре, вращаюсь в обществе графини и ее подагриков, таскаюсь на их собрания, если не ради того, чтобы понравиться вам?

— Понравиться мне? Но я ничего подобного не делаю. И от вас не требую.

— Но я должен искупить прошлое.

— Но вам придется искупать и будущее, если вы собираетесь продолжать в подобном духе. Вы как чумы боитесь смеха, шуток и всего прочего.

— Особенно всего прочего. — Искушение было слишком велико. Он схватил ее сначала за руки, потом за талию и хотел поцеловать.

В свои двадцать четыре года Пруденс еще ни разу не была в объятиях мужчины. Ее никто еще не целовал. Она хотела всего лишь вернуть Даммлеру былую естественность; такого результата Пруденс не ожидала и резко оттолкнула его.