Ольга увлеклась и последующие полчаса рассказывала солдату об истории.

— …Вот таким образом, — закончила она повествование.

— Да, вот ведь как бывает… — протянул Макаров. — А я до сих пор и представить себе не мог. Спасибочки, ваше благородие. Вот как вы мне это все рассказали, так сразу и понятно стало, что и к чему. Вам, людям образованным, всегда ясно, как оно на свете устроено.

— Ну, а еще вопросик дозволите, ваше благородие? — подсел к ним Сивоконь. — Вот ведь в чем фокус — пока я, значит, у себя в городишке-то жил, то и невдомек было — как оно на свете есть. Ну, понятно, жизнь — она завсегда тебя к стенке прислонит, что ни вздохнуть, ни охнуть. Заботы, думки, как снискать хлеб насущный. А вот на войну попал… Оно, конечно, ходишь каждый день под смертью, чего будет завтра — один Бог ведает. А все ж таки жизнь куда как интересней закручивается. Вот опять же вместе с вами в самую настоящую Германию попал, поглядел, как тут люди живут. А не случись войны, разве когда мне бы такая возможность представилась? Да никогда. Вот ведь какая странная штука получается.

— Се ля ви… — задумчиво произнесла Сеченова, потирая ушибленное при поднятии по узкой и тесной лестнице колено.

— Чего? — не понял солдат.

— Это по-французски.

— А-а-а… А у меня вот какой интерес. Я вот случайно слышал, как господа офицеры промеж собой говорили, и выходило так, что земля-то эта, Пруссия, значит, попервоначалу вроде как и не немецкая была. Правда али нет?

— Правда, — кивнула Ольга. — Вначале на этих землях жили другие народы — пруссы.

— Так это ж те же самые пруссаки — или нет?

— Нет, Сивоконь. Тогда немцы и пруссы были разными народами. Пруссы… как тебе сказать… это был народ, родственный литовцам. И вот один из польских князей, Конрад Мазовецкий, не имея возможности самому справиться с воинственными пруссами, пригласил немецких рыцарей. Их организация носила название Тевтонский орден. И вот для этой цели Конрад дал рыцарям кусок своей земли. Временно, конечно.

— И что дальше-то было?

— А дальше эти самые тевтоны-рыцари покорили-таки пруссов, завоевали эти земли и уходить уже никуда не собирались.

— Ловко! Ай, прохиндеи! — хохотнул Макаров.

— Мало того, они теперь стали воевать со всеми окрестными государствами, — поясняла Ольга. — К примеру, с той же самой Польшей, которая их пригласила.

— Стало быть, пригрели гадюку на груди…

— Вот именно. А пруссов немцы частью уничтожили, частью онемечили, и постепенно сами стали называться Пруссией по имени этого исчезнувшего народа, — завершила короткую лекцию Сеченова.

— Вот ведь оно как, — покрутили головой солдаты. — Ну, дела…

Разговор снова перекинулся на «насущное положение».

— Ладно, ребята, однако надо думать, как нам дальше-то быть. Мы же все-таки русские солдаты, а не скот какой-то, который сидит и ждет, как его на убой поведут, — сказал Лепехин.

— А что ты предлагаешь? — загудели солдаты. — Ты давай дело говори. А языком болтать все мы горазды.

— Это я во всем виновата, — сокрушенно проговорила Ольга. — Все провалила я. Простите меня, ребята.

— Да что вы, ваше благородие, — мягко произнес Былинкин. — Ведь это война. Тут никогда не знаешь, проснешься завтра живым или нет! Тут надо всем миром подумать, как же нам извернуться. Не может быть, чтобы выхода не было.

— В общем, так, ребята, — сурово оглядел всех Ярцев. — Если уж мы порешили, то должны, стало быть, теперича держаться до конца.

После бурного обсуждения было принято решение: лучше пожертвовать своими жизнями для пользы дела, чем переносить позор пленения! К тому же Ольга по-прежнему обвиняла во всех бедах себя.

— Да не казните вы себя, ваше благородие, — послышались утешающие голоса.

— На войне всяко бывает!

— Да и не виноваты вы вовсе. Это мы маху дали, расслабились, а ведь в тылу врага находимся. Это тоже помнить надо.

— Есть у меня одна штука, — подсунулся ближе рядовой Ярцев. — Когда нас, значит, обыскивали, его я заховал.

С этими словами он извлек из кармана мундштук для курения.

— Эка невидаль! — фыркнул Сивоконь. — Ты бы еще сказал, что земля круглая.

Что земной шар имеет именно такую форму, рядовой Сивоконь узнал не так уж давно. В числе прочих эти сведения он получил в армии, однако благодаря хорошей памяти информация прочно засела у него в голове. Гораздо сложнее было, скажем, с запоминанием — где находится право, а где лево. Поначалу ему, как и многим другим его товарищам, начальство приказывало привязывать во время движения к одной ноге пучок сена, а к другой — соломы. Вот это уж крестьянину не спутать никогда! Так что команда «сено-солома» приводила обычно к положительным результатам, если человек, конечно, не был полным идиотом.

— А вот я и вижу, что ты сам круглый дурак и уши у тебя холодные, — скороговоркой беззлобно пошутил Ярцев. — Ты сначала башкой-то своей хоть немного помозгуй, а потом уж и говори.

— А чего тут говорить? — продолжал ухмыляться Сивоконь.

— А то, что вещь эта хорошая и для нашего дела пригодная.

Ольга вдруг стала прислушиваться к разговору.

— Вот я и говорю, ваше благородие, мундштук этот я еще до войны купил, — сказал Ярцев. — Он, стало быть, из янтаря. Видите, какой длинный? Как я его приобрел, так многие спрашивали: к чему, мол, тебе такой? Дескать, обрежь ты его, укороти. А вот и пригодилось же. Готов я его пожертвовать на пользу обществу, хоть и заплатил я за него аж восемь целковых, — хохотнул солдат.

— И что ты предлагаешь? — встрепенулась Сеченова.

— А вот что, — авторитетно изрек Ярцев. — Если хорошенько обточить его о камень, получится что-то вроде узкого ножа. Первый же германец, который войдет на смотровую площадку, получит удар в грудь. Уже неплохо, а там поглядим.

— Молодец, Ярцев! — улыбнулась Сеченова.

— Так ведь для общей же пользы.

Сеченова, взяв в руки мундштук, осмотрела его на предмет использования в качестве стилета. А что, стоит попробовать. Выбора ведь все равно нет.

Ярцев взялся за дело, и вскоре все признали, что стилет получился пригодным для задуманного дела.

— Слышите, ребята? — Лепехин перегнулся через ограждение, вглядываясь вниз. Все затихли. Внизу, у подножия каланчи, слышалась немецкая речь.

Погода в этих краях в августе тысяча девятьсот четырнадцатого года выдалась переменчивой. Если год назад в это время была стабильная погода — стояла жара, то в этом году часто несколько жарких дней сменялись неожиданной прохладой. Безоблачное небо без единой тучки назавтра оказывалось затянутым тяжелой, серой громадой низких туч, нещадно поливавших землю дождем. Война набирала обороты, не обращая внимания на людские стоны и плач, на десятки тысяч загубленных жизней, на разрушенные города и завоеванные страны.