— Смотри ты, — протянул поручик. — Как это там в стихотворении было: малютки-медовары… ну и так далее. Ну что ж, стой здесь и смотри в оба.

С этими словами он выразительно посмотрел на полковника Диркера.

— Да, — скрипучим голосом подтвердил тот. — Смотри в оба.

— Есть! — вытянулся баварец.

Все трое вошли в башню. Вверх уходила узкая винтовая лестница.

— Прошу, господа! — радушно пригласил поручик, указывая рукой вперед. С недовольной гримасой Диркер вздохнул и, взявшись за поручень, стал карабкаться вверх. За ним начали подниматься остальные.

За вошедшими с лязгом захлопнулась массивная железная дверь.

Уже давно позиционная война перестала быть мишенью для острот некоторых акул пера, вначале изгалявшихся над войсками обеих воюющих сторон, надолго засевшими в окопах. Постепенно все вошло в свое русло, и многие пришли к пониманию, что войнам двадцатого века не обязательно присущи лихие кавалерийские атаки и генеральные сражения, сразу определяющие если не весь ход военной кампании, то хотя бы важную ее часть.

На немецких позициях, вплотную примыкавших к небольшой речушке, причин для беспокойства пока не было никаких. Солдаты от вынужденного бездействия за несколько дней расслабились и даже успели облениться.

Вчера сюда прибыло пополнение. Пустые места на нарах, оставшиеся после того, как русская артиллерия сделала свое дело — пробила брешь в рядах борцов за Великую Германию, — теперь были снова заполнены. Несмотря на то что часть из них составляли уже видавшие виды вояки, переведенные из других частей, в основном это была зеленая молодежь, еще не нюхавшая пороху. Прибыли эти желторотые юнцы с фронтовых пересыльных пунктов, работавших бесперебойно и точно как часы, отправляя на передовую все новые и новые партии кандидатов на тот свет.

Одним из главных на войне является «продовольственный вопрос» и когда начнется бой. Об этом чаще всего думает солдат. Если разобраться, то его жизнь, особенно на передовой, проходит и крутится вокруг подобных вещей. Ничего удивительного нет в том, что солдату, по большому счету, не важно, что же сейчас происходит, так сказать, в мировом масштабе. Он обычно мало интересуется тем, что же творится в нескольких сотнях километров от него самого, не говоря уже о каком-то другом фронте, будь то Северо-Восточный или Юго-Западный. Его касается только то, что делается сегодня и будет происходить завтра именно на «его» участке фронта. Ему жизненно важно знать, когда начнется вражеское наступление и когда наконец появится полевая кухня.

Именно сейчас и был такой случай на позициях — время ужина. Толстый повар, явно не страдавший от недостатка калорий, готовился выдавать каждому полагающуюся порцию. Одетый в белоснежный халат и такой же колпак, он с важностью короля возвышался над всеми, стоя у полевой кухни. У котла, издающего приятный запах, уже выстроилась солидная очередь желающих подзаправиться. Здесь были и те, кто уже с самого начала участвовал в боевых действиях, и те, для кого этот ужин стал первым на фронте. Обмениваясь репликами и шутками, солдаты ожидали раздачи.

— Да, ребятки, попали вы на фронт, теперь держись, — сказал новобранцам один из солдат, небольшого роста, со смешными длинными усами, никак не вязавшимися с его тщедушной низенькой фигурой. — Нынче ваша задача заключается только в одном — выжить.

— А здесь вроде тихо, — шмыгнув носом, испуганно заметил один из новоприбывших, длинный и худой юноша с боязливым выражением лица. — Я-то думал, что здесь день и ночь взрываются снаряды и земля трясется, как в преисподней.

— Ничего-ничего, подожди до завтра, — рассмеялся собеседник. — Этот денек спокойный, верно. Но то, что будет через день, а может, через два, перевернет все твои представления о войне, уж будь уверен.

Один за другим солдаты подходили с котелками к огромному, надраенному почти до зеркального блеска «вместилищу пищи» и шумно втягивали в себя воздух.

— Что на этот раз? Уж не собираешься ли ты нас снова накормить гнилой капустой, а Фриц? — поинтересовался белобрысый ефрейтор.

— А ты что, запаха не чуешь? — ухмыльнулся толстый и потный повар. — Сегодня обед — что надо.

Получая свои порции, солдаты расходились по своим местам: кто в окоп, а кто-то присаживался посреди поляны, предвкушая минуты наслаждения. На фронте те, кто каждый день ходит под смертью, под возможностью того, что в любую минуту можно упасть с раздробленным черепом, стараются не думать о смерти, о том, что жизнь может окончиться буквально в следующее мгновение. Мысли по поводу того, что, скажем, свадьба, назначенная на послевоенную осень, может не состояться, не допускаются. Ну и, конечно, думать о том, что твоя невеста, аппетитная Грета, может достаться не тебе, а прыщавому Адольфу, никак не хочется во время войны. Особенно нет никакого желания размышлять об этом в такие минуты.

— Эх, люблю я грешным делом поработать челюстями, — проговорил пехотинец с двумя золотыми зубами. — Бывало, в мирное время работаешь в поле, утомишься, проголодаешься да присядешь в тенек слегка перекусить. Понятно, до обеда еще далеко, а ведь организм как машина: не подбросишь в топку горючего — она и не поедет. Достанешь сумку и поглядишь, чего же на этот раз жена положила.

— Ну и что обычно у тебя, Альберт, было на легкую закуску? — поинтересовался сосед — рыжий, как огонь, уроженец Вестфалии.

Золотозубый мечтательно прижмурил глаза.

— Достанешь половину булки хлеба, пяток яичек… Колбаска или ветчинка, это уж само собой, как водится. А какую у нас ветчину делают, если бы вы только знали, ребята! Это не то что какая-нибудь халтура из магазина! Я сам от начала и до конца процесса никого к этому делу не подпускаю.

— И как, получается?

— Спрашиваешь! Ветчина у меня сочная, мягкая, прокопченная дымком из можжевельника. Некоторые коптят на всякой дряни — лишь бы только дым был. А я так скажу: дым в этом деле — ровно четверть успеха. Ни больше ни меньше — четверть! Смело могу поклясться.

— Ну, а дальше-то что?

— А дальше — сыр, пирожки. Пирожки, к примеру, могут быть и с мясом, и с капустой — и то, и другое у моей Марты получается — язык проглотишь! Все это умнешь, запьешь жбаном пива. Потом, конечно, минут двадцать отдохнешь — и снова за работу. А там уж и обед близко.

— И это, Альберт, ты называешь перекусить? — послышались веселые голоса.

— Ну, да, — недоуменно пожал плечами Альберт. — Вот позднее, когда вечерком придешь домой — тогда я люблю поесть как следует. А это так — поддержать штаны во время работы.

В этот день такой роскоши Альберту и его товарищам полевая кухня не предоставила, однако голодными они тоже не остались. Получив свою порцию фасоли с мясом, солдаты расселись кто куда и принялись поглощать пищу. К тому же сегодня все получили еще и хлеб, и колбасу, так что у них были все причины порадоваться и спокойно провести время. На фронте ситуация благоприятствовала, и никаких особых волнений на горизонте не наблюдалось.