не Робби. Настоящий Робби вернулся бы в дом, погрузился в свою ферму для одного игрока, смотрел видео с двумя своими любимыми женщинами и прятался от остального человечества. Но этот мальчик взял меня за руку и потянул.

– Мы просто поздороваемся, хорошо?

Али вот так уговаривала меня тысячу и один раз. Я усомнился, что погружаться в такое облако тестостерона – мудрый шаг. А потом меня осенило: большая часть нашего эксперимента состояла в том, чтобы избавить сына от худших черт характера, которые он унаследовал от меня. В беззаконном маленьком захолустье, которым была наша третья планета от Солнца и которое так сильно меня пугало, мой сын каким-то образом завладел лавровым венцом.

Когда мы подошли ближе, трое подростков на время прекратили вандализм и оскалились. Два носили рекламу беговых кроссовок. Третий был в камуфляжных штанах и майке с надписью «Флаг не линяет, а перезагружается»[15]. Они перестали пинать знак, но каким-то образом сумели продемонстрировать, что закончат начатое, стоит нам уйти. За неделю до этого я видел результаты предвыборного опроса. Двадцать один процент американцев считали, что общество должно быть сожжено дотла. Наверное, со знака «Стоп» было проще всего начать.

Не успел я изобразить уверенность в себе и сказать им, чтобы шли домой, как Робби крикнул:

– Эй, ребята! Что вы тут делаете?

Тот, что в майке с полинявшим флагом, фыркнул.

– Хороним золотую рыбку.

Робин широко распахнул глаза.

– Серьезно?

Все трое мальчиков захихикали. Я наблюдал, как сын слегка отшатнулся, прежде чем хихикнуть в ответ.

– Однажды нам пришлось похоронить нашу собаку. А знаете про филина?

Подростки просто уставились на чужака, пытаясь понять, не был ли он умственно отсталым. Наконец самый маленький из троих – в бейсболке с надписью «Я на самом деле не такой уж уродливый» – переспросил:

– Про кого?

– Про виргинского филина. На сосне возле католической церкви. Он огромный! – Робби развел руками, отмеряя половину собственного роста. – Идем, я покажу!

Два парня помоложе сверились со старшим, который замер на перекрестке бульвара Отвращения и Интерес-авеню. Робин повернулся и жестом пригласил их следовать за собой. Как ни странно, они подчинились.

Робин повел нас вокруг квартала к коврику из коричневых иголок, скопившихся под ветвями большой веймутовой сосны. Он вверх указал, и мы четверо подняли головы.

– Тс-с. Вот он.

– Где? – рявкнул один из моих спутников-бандитов.

Робин раздраженно шикнул, прошептал сквозь стиснутые зубы:

– Рррр! Прямо. Наверху. Вон там!

Я искал полминуты, прежде чем понял, что смотрю великолепной птице в глаза. Филин был, наверное, двух футов ростом, но благодаря безумному камуфляжу его оперение сливалось с потрескавшейся сосновой корой. Только побелка на стволе внизу и золотые кольца безжалостного взгляда выдавали хищника. Вся округа собралась бы под деревом, если бы знала.

Парень в футболке с флагом выхватил телефон, чтобы сделать снимок. «Не такой уж уродливый» мальчишка тоже достал телефон и начал писать сообщение. Третий громко выругался, и огромное создание наклонилось, дважды подпрыгнуло и взлетело. Его колоссальные крылья с заостренными кончиками распахнулись на величину моего роста. Он тяжело ими взмахнул и исчез над крышей дома через улицу.

Казалось, Робин был готов наброситься на подростков за то, что они отпугнули филина. Но потом лишь вздохнул из-за того, что пришлось выдать им столь ценный секрет. Он поймал мой взгляд и кивнул, указывая подбородком на улицу, наш путь к отступлению. Мой сын не произнес ни слова, пока мы не оказались вне пределов слышимости.

– У виргинского филина охранный статус «не вызывает опасений». Ну что за глупость, а? Как будто не стоит беспокоиться, пока они все не вымрут.

Даже его гнев приносил плоды. Я обнял сына за плечи.

– Как же тебе удалось его найти?

– Легко. Я посмотрел – и увидел.

Дни становились короче, и лето шло своим чередом. Как-то вечером в середине августа Робин попросил перед сном планету. Я дал ему Хромат. У этого мира было девять лун и два солнца, одно маленькое и красное, другое – большое и голубое. Это означало три вида дня разной продолжительности, четыре вида заката и восхода, множество различных затмений и бесчисленные оттенки сумерек и ночной тьмы. Пыль в атмосфере превращала два вида солнечного света в кружащиеся акварельные разводы. В языках того мира нашлось целых двести слов для обозначения печали и триста – для радости, в зависимости от широты и полушария.

В конце рассказа Робби глубоко задумался. Откинулся на подушку, заложив руки за голову, и уставился на изображение Хромата на потолке своей спальни.

– Папа, сдается мне, со школой покончено.

От таких слов я чуть не упал.

– Робби. Не начинай опять.

– А как насчет домашнего обучения? – Казалось, он пытается убедить кого-то на крыше.

– Я работаю с утра до вечера.

– Но ты же преподаватель?

Он был спокоен, как лодка на пруду в безветренный день. А вот мое суденышко зачерпнуло бортом воду. Я едва не закричал: «Назови мне хоть одну вескую причину, почему ты не можешь сидеть в классе, как любой другой ребенок твоего возраста». Но я уже знал несколько причин.

– Эдди Треш учится на дому, а его родители работают. Это элементарно, папа. Мы просто заполним бланк и сообщим властям Висконсина о своем решении. Можем получить пакеты учебных материалов и прочее онлайн, если захотим. Тебе вообще не придется тратить на меня время.

– Робби, проблема не в этом.

Он