— Неужели они все еще не заметили нас? — удивился ротмистр Улич. — Они ведут себя так, словно в стенах замка не осталось ни одного воина, а прийти на помощь осажденным уже некому.

Гяур ответил не сразу. Ему вспомнился званый вечер в замковом дворце виконтессы де Сюрнель, ночь, проведенная в одной из башенных комнатушек вместе с графиней де Ляфер. Тайная вечеря в подземелье замка, в обществе еще двух наследников престола, обреченного наемного убийцы и его палача…

Все эти воспоминания пронеслись в его сознании, словно видения чего-то очень отдаленного во времени и нереального по своей сути. Да, вид этих коричневатых башен способен был навеять немало довольно странных воспоминаний. А как много появилось на земле Франции замков, городов, селений, и даже кораблей, с которыми его, князя Гяура, уже связывало нечто такое, что заставляло относиться к этой стране не как к пристанищу наемника, а как к земле, политой собственной кровью, к земле, в которой уже осталось немало твоих воинов.

— Сколько дней Сирко сдерживает осаду этих пиренейских шакалов? — спросил он, возвращаясь к той суровой реальности, которая вот-вот должна была ввергнуть его в пучину нового дня и нового сражения.

— Утверждают, что две недели.

— Точно, две, — вспомнил он о приказе, полученном из ставки, согласно которому его корпус срочно перебрасывали с побережья, неподалеку от Дюнкерка, сюда, под этот замок. Выбив из него испанцев, отряд казаков под командованием полковника Сирко непозволительно долго задержался в нем и сам оказался в ловушке.

Раненый француз, который попался им вчера в соседней деревне, где он прятался у сердобольной вдовы, рассказал, что вначале казаки устроили лагерь из повозок перед обводным рвом и, вместе с отрядом французских драгун, держались в нем почти трое суток. Но когда стало ясно, что утреннего штурма им уже не выдержать, оставшиеся в живых драгуны прорвались ночью через сонные заставы испанцев и ушли. А казаки лишь прикрыли их отход огнем и отступили в замок, присоединившись к оборонявшему его стены небольшому отряду Сирко.

— Хотел бы я знать, какого дьявола испанцы вцепились в этот Шарлевиль, — проворчал Ассель, только недавно получивший чин капитана. Он стоял чуть позади Гяура, внимательно осматривая расположение противника в подзорную трубу.

— Очевидно, потому и вцепились, что в нем держит оборону полковник Сирко, за голову которого назначена огромная сумма золотых. И просто потому, что в последнее время испанские кабальеро гоняются за этим казачьим атаманом, как за дьяволом. Французы уже посылали ему на выручку два отряда, но оба были разбиты испанцами. Теперь идальго убеждены, что вблизи никаких крупных военных сил противника нет, и готовятся к тому, чтобы, хорошенько отдохнув этой ночью, утром взять Шарлевиль.

— …Гарнизон которого остался уже без провианта и пороха, — добавил Хозар.

Еще какое-то время генерал Гяур и три его офицера молчаливо прощупывали подзорными трубами буквально каждый метр испанского лагеря. Уже темнело, и они видели, как идальго формируют ночные дозоры, отправлявшиеся в сторону их возвышенности, а также по долине, в сторону Арраса. Как, стаскивая ветки, мебель и все, что только способно гореть, они разводят ротные ночные костры.

— Хозар, возьмешь сотню, пройдешь вон по той возвышенности и спустишься в ущелье. Там, на дне, у самой кромки реки, помнится, была тропа. Проведешь сотню по ней и поднимешься на замковый холм с той стороны. Прикрытие испанцев нужно оттуда сбить и прорваться в замок. На рассвете, усилив гарнизон полковника, вырвешься из Шарлевиля через основные ворота.

— Пустив два небольших отряда по тропе с тыльной стороны замка, — добавил Хозар, задумчиво пожевывая кусок окорока. Он вечно что-нибудь да жевал. Раньше это раздражало Гяура, но со временем он привык. Помнил, что Хозар по-прежнему воспринимает мир «безалаберно тягостным, кроваво-страшным и впроголодь молящимся». Каким всегда воспринимал его в дни своей чужбинной, не очень сытой юности.

— Ты, Улич, спустишься со своим отрядом в долину и ровно в полночь ударишь по испанской батарее.

— Какая там, к черту, батарея?! Три паршивые пушчонки, у которых осталось не более чем по два ядра на ствол, мощи святой Варвары, — презрительно сплюнул ротмистр. — Но у них неплохой лагерь. И десятка три кабальеро я там перебью.

— Пока вы оба будете отвлекать на себя какие-то силы основного отряда пиренейцев, я ударю в направлении главных ворот. И вот здесь, Хозар, все зависит от того, сумеете ли ты и Сирко выйти из замка и пойти на прорыв.

— Я пошлю в замок своих лазутчиков. Они проберутся по склонам еще до того, как я со своими воинами подойду к Шарлевилю со стороны реки, и предложат Сирко спустить подъемный мост, чтобы имитировать прорыв. Пусть идальго понервничают.

Гяур посмотрел на Хозара с нескрываемым уважением. Раньше вся его тактика сводилась к тому, чтобы подальше вклиниться в гущу врагов и дать волю мечам и саблям, а там схватка покажет.

Пока отряд Хозара каменистыми склонами речного каньона пробирался к Шарлевилю, генерал сумел отвлечь внимание испанцев двумя небольшими наскоками на левом фланге, что позволило Уличу неожиданно, а главное, сравнительно легко ворваться в лагерь артиллеристов. Идальго решили было с ходу вернуть себе орудия, но не тут-то было. Как раз в это время на склонах возвышенности вспыхнули в вечерних сумерках десятки костров. К тому же небольшой отряд в полсотни хорватских всадников применил древнюю, как само искусство войны, хитрость — начал кружиться по склонам холма, размахивая факелами и поднимая такой крик, вой и свист, словно это преодолевают возвышенность и спускаются в долину тысячи воинов-азиатов.

Пока испанцы с содроганием в душах наблюдали весь этот спектакль, Улич успел выпустить по лагерю испанцев все оставшиеся снаряды, а пластуны Хозара — пробраться в замок, со стен которого были спущены веревки.

— Пора, — скомандовал Гяур капитану Асселю. — Пускайте повозки.

Не прошло и пяти минут, как по пологим склонам возвышенности, ломая кустарник и грохоча на каменистых ухабинах, понеслись вниз до сорока заранее реквизированных по окрестным деревням повозок, на каждой из которых сидело по три-четыре вооруженных ружьями и пистолетами пехотинца. Грохот колес сливался с криком и гиканьем этого «цыганского табора» и тоже освещался огнями факелов.

Не привыкшие к таким «азиатским» способам войны, испанцы поначалу растерялись, но потом все же собрали в ударный кулак свою конницу и попытались остановить эту лавину. Однако швейцарцы, хорваты и поляки Асселя в течение нескольких минут расстреливали их на ходу, а потом развернули повозки бортами к атакующим и встретили таким огнем, что налет идальго сразу же захлебнулся. И этого было достаточно, чтобы в пространство между повозками хлынула конница Гяура. Вместе с ней выступил из артиллерийского лагеря отряд Улича, а из замка, усиленные сотней Хозара, вырвались казаки Сирко.

— Атаман! — позвал Гяур, пробиваясь через конный заслон испанцев. — Вы живы, полковник Сирко?!