Ян-Казимир понимающе прокашлялся. Если речь идет о пути к трону, то касается это, прежде всего, собственного пути принца к трону Польши.

— Пощадите меня, — неожиданно взмолился Корецкий. — Князь Ян-Казимир! Король! Ваше величество! Я буду служить вам, как не служил ни один раб. Как ни один раб в этом мире!

— Докажешь свою преданность в том мире, куда тебя сейчас отправят, — холодно обронил королевич. — Палач, казнить!

Откуда-то из мрака возник палач, вновь схватил узника за волосы, резкий взмах короткого меча — и истекающая кровью голова оказалась у него в руке.

Все трое внутренне содрогнулись, но не подали виду.

— Исчезни, — приказал палачу принц де Конде.

Удалить палача было нетрудно, куда труднее оказалось оставаться в обществе казненного.

— Мы с вами — те люди, имена которых Европе еще только предстоит узнать и восславить, — продолжил главнокомандующий, стараясь забыть о них обоих. — И не кровь этого мерзавца объединяет нас, но слово дружбы и все то, что мы сделали сейчас, спасая друг друга от подлых убийц, которые сегодня могли убить вас, а завтра меня.

Гяур удивленно взглянул на принца.

— Это так, — подтвердил Ян-Казимир. — Эти убийцы должны были настигнуть и главнокомандующего. Только с этим условием Корецкого и отпустили из парижской тюрьмы.

Гяур вежливо промолчал. Ему не хотелось верить в то, что кому-то в Париже понадобилось избавиться от «французского Македонского».

— В Польше сейчас назревают важные события, господа, — вновь вернулся к своей мысли принц де Конде. — Поэтому я сделаю все возможное, чтобы вы, принц Ян-Казимир, могли в любое удобное для вас время отправиться к берегам Речи Посполитой. Фрегат, захваченный у испанцев полковником, простите, теперь уже генералом Гяуром, — в вашем распоряжении. Кардинал Мазарини об этом уже уведомлен.

«Не разрешил», а всего лишь «уведомлен», — не осталось незамеченным для Гяура. — Так, возможно, майор Корецкий направлен был сюда с такого же «ведома» кардинала Мазарини, да простит Господь все мои подозрения и всех тех, кого я до сих пор так ни в чем и не заподозрил».

— Вы, генерал, с завтрашнего дня получаете месячный отпуск, которым можете распорядиться, как вам будет угодно. А когда принц Ваза решит, что настало время оказаться поближе к трону Польши, можете отправиться в его свите.

— Не как слуга, а как придворный рыцарь, — поспешил уточнить будущий король. — Во главе отряда воинов, составляющих мою личную охрану. О вашей должности в Польше мы подумаем, когда придет время решать не только судьбу трона, но и людей, с помощью которых я к этому трону шел.

«Вот теперь, наконец, стало ясно, кому и зачем понадобился пир в обществе обезглавленного злодея и его палача», — понял Гяур. Нет, он не осуждал Яна-Казимира. Тот избрал свой собственный путь и сейчас подбирал надежных попутчиков. Гяур не видел в этом ничего предосудительного. Другое дело, что он еще не решил для себя: согласен ли оказаться в свите одного из претендентов на польский трон.

— А уж потом мы подумаем, как достичь вашего Острова Русов, — не явились тайной для королевича его сомнения. — Тем более что польская корона давно посматривает на пространство между устьями Днестра и Дуная, справедливо полагая, что оно не должно находиться ни под властью молдаван, ни тем более — под властью турок.

— С чем ни те, ни другие не согласятся, — сдержанно предположил Гяур. — Решительно не согласятся.

Он мог бы еще и напомнить Яну-Казимиру, что все эти земли когда-то принадлежали славянским племенам уличей и тиверцев, а затем входили в состав Галицко-Волынского княжества. Но пир в подземелье, в незримом присутствии палача и казненного им злодея, был явно не тем местом, где следовало решать столь сложные, уходящие корнями в древние века, исторические споры. Только поэтому князь Одар-Гяур оставил их для иных мест и иных времен.

* * *

Выйдя после «тайной вечери» с двумя принцами и палачом из подземелья, Гяур уже не вернулся в банкетный зал, а лишь заглянул в него и, убедившись, что графини де Ляфер там нет, отправился на ее поиски. Прежде всего он поинтересовался у старшего привратника, не уехала ли она, однако тот уверенно сказал, что ни одна душа, живая или мертвая, до утра эти стены не оставит.

— По крайней мере, до тех пор, пока старшим у ворот остаюсь я, — решительно заявил привратник. И добавил: — Вы тоже не оставите их, ибо таков приказ виконтессы де Сюрнель. Как бы вы ни уговаривали выпустить вас.

— Этот приказ касался именно меня? — спросил Гяур, твердо веря в то, что желание оставить замок не только до утра, но до тех пор, пока в нем будет витать — живая или мертвая — душа Дианы де Ляфер, у него не появится.

— Он касается всех, — провозгласил старший охранник. Ему было под пятьдесят. И в нем явно умирал если не великий трибун, то уж, конечно же, знающий свое дело королевский глашатай. Все, что он хотел сказать, он говорил, поднимая вверх правую руку, словно требовал тишины, обращаясь к многотысячной толпе.

— Решительная, однако, женщина эта виконтесса.

— Она заботится о том, чтобы ее гости не рисковали своими жизнями за стенами этой крепости, по окрестным полям и перелескам. И до тех пор, пока старшим у ворот остаюсь я, виконтесса может быть спокойной.

Старший охранник явно был подшофе и представал в собственном воображении последним храбрецом, благодаря которому этот замок все еще не сдался на милость осаждавшего врага. Гяур понимал его. Сам он чувствовал себя человеком, чудом вышедшим из мрачного подземелья, а возможно, и самого ада. Вернувшись в банкетный зал, он вдруг осознал, что вырвался из владения палача лишь благодаря божьему заступничеству. И что следующей жертвой замка Шарлевиль должен был стать именно он. Но что-то там у этих принцев-наследников не сложилось, не сладилось.

— Насколько я понял, вы желаете встретить графиню де Ляфер? — попытался вернуть его к действительности несгибаемый привратник.

— А вы, конечно же, знаете ее в лицо? — пытался отмахнуться от его сочувствия князь Гяур.

— Предполагаю, что речь идет о белокурой фее, решившей прибыть в замок в костюме наездницы.

— Не возражаю, давайте предположим, — простил привратнику «белокурую фею».

— Вначале я посоветовал бы вам выяснить, кто из сидевших за столом мужчин исчез почти тогда же, когда исчезла она. Если речь пойдет о принце Конде, да благословит его Господь, или же о том польском рыцаре-королевиче, тогда вам лучше посидеть с нами в карауле и выпить хорошего гасконского вина. Поверьте, это просветляет и облагораживает.

— Спасибо за совет.

Гяур вошел в караулку, где сидели еще двое полупьяных стражей, взял кувшин с вином и, ничего не объясняя старшему привратнику, отправился с ним на поиски графини.

Небо было звездным и манило к себе, в черную ангельскую высь. Когда рассматриваешь его, запрокинув голову и наполняя свою душу гасконским вином, оно представляется значительно ближе и заманчивее. А мысли о том, что, возможно, уже завтра придется отправиться в его вспаханные молитвами и усеянные звездными розами поля кажутся не такими уж страшными и неправдоподобными, когда на них смотришь не из горлышка винного кувшина.