«Слушайте, господа! – снова vovan. – Чем лить здесь дерьмо, шагайте-ка скорее на Поклонную и клянитесь там в верности Путлеру. Начало мероприятия в 13 часов. Говорят, что и заплатить могут за участие».

– Что там еще на Поклонной? – бормотнула Даша и стала набирать «Поклонная гора» в новостях.

«Москва, 4 февраля, 13.00. Поклонная гора. Согласованный митинг против оранжевой революции в России, – было написано в первой же ссылке. – Каждый, кто хочет Великой России, а не великих потрясений, должен сказать свое слово. Нет – пятой колонне, нет – оранжизму, да – России!.. С нами Профсоюз граждан России, с нами Кургинян, Максим Шевченко, Анатолий Вассерман, Михаил Леонтьев, Александр Проханов и многие другие патриоты России. Мы можем по-разному видеть пути достижения величия России, но мы все твердо знаем, что оранжевый путч означает крах нашей государственности.

Наших прадедов обманули в феврале 1917-го. Нас и наших отцов в декабре 1991-го. Хватит! Никаких больше революций! Все на Антиоранжевый митинг!»

– А родители, значит, на оранжевом… Что такое вообще оранжевый… Оранжизм…

Даша набрала «оранжизм». Заголовки ссылок запутали: «Национал-оранжизм как стратегия русского возрождения», «Оранжизм – угроза народам мира», «Оранжизм – это всерьез и надолго», «Оранжизм – это не глупость, а измена»…

В начале недели в их школе появились парень и девушка. Молодые и симпатичные, улыбчивые. В сине-белых пуховиках… Даже не в самой школе появились, а во дворе. И стали раздавать шедшим на уроки старшеклассникам какие-то брошюрки. С теми, кто приостанавливался, заговаривали о том, что не надо травить себя алкоголем и сигаретами, лучше ходить в спортивные секции.

Даше брошюрку не протянули, и она прошла мимо, но медленно, прислушиваясь к их словам. И запомнила: «Много тех, кто против сильной России, кто напускает оранжевый туман. И только здоровая молодежь может его развеять!»

Телефон. Прежде чем Даша успела до него дотянуться, Настя крикнула из комнаты:

– Звонят!

– Я слышу!.. Алло.

– Привет, – это была мама, – как вы там?

«Как вы там?» всегда почему-то Дашу очень злило, и она ответила, отчеканивая каждое слово:

– Мы здесь хорошо.

– Что делаете?

– Я – читаю.

– По программе?

– Да.

– Давай, учебу нельзя запускать… Мы купили папе сапоги очень хорошие, едем на Калужскую.

– Еще на Поклонной горе что-то сегодня.

– Да, я слышала. Там путиноиды беситься будут.

«А вы кто?» – чуть не спросила Даша. Сдержалась. Тем более по телефону этого говорить не стоит. Может, вечером, и как-нибудь мягче… Вопросов много… И всё больше и больше…

Положив трубку, минуту-другую просто лежала, глядя в потолок. Потолок был сероватый; обои меняли довольно часто, а до потолка никак не добирались…

Открыла почту и сразу обнаружила письмо от Алины, девочки из города Сапожка. Она продолжала почти каждый день долбить Дашу жалобами. С Нового года Даша ей не отвечала, а она все пишет, пишет…

«Привет, Даш! Чего молчишь? Куда-нибудь уехала или некогда? Да, у вас жизнь бурлит, а здесь вообще. Из школы до дому, и всё. Все эти кружки, хор – фигня и убогость. Сижу «ВКонтакте», но что-то ни с кем переписка не получается. Напиши мне что-нибудь! Как твои успехи на фаготе? Да, у нас тут случай случился вообще! Одна девочка в прошлую субботу пошла из Кривеля, это деревня такая недалеко, но пешком далеко, конечно… И одна девочка пошла оттуда к нам сюда на дискотеку. И, дура, пошла в туфельках прямо, в колготках тонких. Ну, чтоб не переобуваться. Пыталась вроде попутки останавливать, но никто не останавливался. И, короче, обморозила себе ноги. Ее сначала в нашу больницу привезли, а потом скорее в Рязань. Не знаю, спасут или нет… Дура, конечно, в мороз так идти, но я ее понимаю. Я бы тоже пошла, наверно… Скорей бы хотя бы девятый класс закончить. И куда-нибудь. Хоть в Рязань, а лучше в Москву, конечно. Вот, мечтаю, приеду, как в старых фильмах, с чемоданом – и новая жизнь! Смешно, конечно, я понимаю. Не думай, что я съехала совсем, но только не могу уже, Даш…»

И еще много-много строчек. Плотных, как крепкие нити… Боясь в них запутаться, Даша закрыла письмо. Опустила голову на подушку, снова уставилась в потолок. И представилось, что вот звонок в дверь, и на пороге стоит Алина. На плече большая сумка. «Можно?» Входит. «Вот приехала. Не знаю пока, куда, как, что. Можно у вас пожить?»

Стало отчего-то жутко, аж кончики пальцев защипало. Не из-за самого появления Алины, а из-за другого. Наверное, из-за всех сложностей, что это появление за собой принесет… Сейчас в ее воображении и Алина, и сама Даша были уже взрослые, и вообще Даша жила отдельно, самостоятельно, многое зависело от нее. Ну и что? Это самое легкое, если мама тут же связывается с родители Алины и Алину возвращают обратно домой, в ее Сапожок… Нет, Даша заставила себя думать о том, что решить, пускать или не пускать Алину, нужно именно ей – ей, Даше, искать место, где уложить Алину, найти плечики для ее одежды, заботиться о ней, помогать с работой или учебой, с отдельным жильем… И ведь таких ситуаций происходит и происходило множество. Особенно здесь, в Москве. Сотни и тысячи. Так вот Москва и стала за несколько десятилетий огромнейшим городом, так вот, наверное, вообще происходит перемещение людей по стране и по миру… Но каково, действительно, хозяевам впускать в свой мирок посторонних. Тут гости на три часа приходят, и уже хоть и радостно, но неуютно, а если пожить…

Успокоила себя неискренним, вымученным: не надо в четырнадцать лет себя такими мыслями мучить, вот если случится в восемнадцать, двадцать, тогда и решит… Да, эта мысль слегка успокоила, хотя понимание, что в любом возрасте будет решать не легче, чем сейчас, царапало, но и как-то душило, лишало воли и сил.

С трудом выпуталась, приподнялась на локте, забралась в новости о сегодняшнем шествии. Почти сразу наткнулась на трансляцию.

Какая-то девушка в белой шубе восторженно говорила, высунувшись в окно:

– Мы наблюдаем, как народ скандирует лозунги! Люди идут общей волной!

Камера посмотрела вниз – по широкой улице двигалась действительно огромная и плотная масса.

– Они видят нас и нас приветствуют! Настроение у всех очень хорошее!

Потом в мониторе ноутбука возникла другая девушка, в салатовом пуховике. Рядом с ней мужчина, на его голове – танковая башня.

– Я стою рядом со знаменитым уже человеком-танком! – вскрикнула девушка. – Представьтесь, пожалуйста.

– Меня зовут Алексей Глотов, я человек-танк. Я сделал это, – он указал на сооружение на голове, – своими собственными голыми руками.

– Это железо?

– Это наноброня.

– А что это всё означает? Танк, надписи?

– Это некий художественный образ. Бумажный солдат, жестяные доспехи Дон-Кихота… Такой символ самопожертвования и отваги.