Почти без музыкального вступления раздался задыхающийся женский речитатив:

К Кремлю идет восставшая колонна!

В фээсбэшных кабинетах взрываются окна!

Суки ссут за красными стенами!

«Райот» объявляет аборт системе!

Дальше – почти неразборчивое продолжение куплета, а потом другой голос стал выкрикивать припев:

Бунт в России – харизма протеста!

Бунт в России – Путин зассал!

Бунт в России – мы существуем!

Бунт в России – райот, райот!

Песня, как и предыдущие их, оказалась короткой, а клип примитивным, но и смелым. На этот раз семь или восемь девушек в шапках-масках стояли на бортике Лобного места, совсем рядом с Кремлем. У двух были гитары без шнуров, третья махала синим флагом, а еще одна в середине песни зажгла фаер…

Посмотрев, взрослые стали обсуждать:

– Молодцы девчонки!

– Да что молодцы? Детский сад.

– Нет, ты не прав. В нынешнем безвоздушном пространстве и такое достойно внимания.

– Могли и снайперы над ними поработать…

– Но ведь это убогость. Особенно текст.

– Да, слова, конечно…

– И, с позволения сказать, музыка…

– С точки зрения панк-эстетики – нормально. В духе второго альбома «Дэд Кеннедис».

– А вот послушайте, – повысил голос дядя Коля. – Неужели вы думаете, что это просто девчонки собрались и такое устраивают? Наверняка за ними стоит какая-то мощная сила.

– Нет, ну конечно, кто-то за ними есть, – согласился дядя Сева. – По крайней мере, снимает вон, помогает. Ну и что? Результат-то неплохой. Особенно их выступление у спецприемника.

– А, я видела! – не удержалась Даша. – Классно.

– Вот и подрастающее поколение в курсе.

И снова разноголосица то ли обсуждения, то ли спора:

– Я слышал, за ними Гельман стоит…

– Ха! А я – что Центр «Э»…

– Да вполне могут и так – без никого. Собрались, план набросали…

– И что, их не задержали после этого?

Мама, прищурившись, как раз что-то изучала в ноутбуке. Отозвалась:

– Да, фээсбэшники набросились… Задержали нескольких.

– Отпустят, – махнул рукой папа.

– Как сказать, как сказать…

– Так, – мама закрыла комп. – А давайте стихи читать! Многие из нас их пишут, и уж точно все поэзию любят. Давайте по кругу. Не просто же пить и разглагольствовать… Начнем со Всеволода.

– Неожиданно. Я не готовился.

– Сев, ты всё наизусть помнишь, я же знаю…

– Что ж, – он погладил свою голову, – можно и почитать. Только нужно настроиться. – И кивнул на бутылку. – Расплескайте.

Папа стал наливать водку мужчинам, а дядя Коля вино женщинам.

– Только, пожалуйста, – попросила тетя Маша, – не про то, как вы девушку-еврейку пилой…

Дядя Сева смутился:

– А где вы его читали?

– Слышали однажды в Булгаковском Доме.

– Я тогда свежее. Там ни мата, ни ксенофобии…

– Но конфликт хоть есть? – посмеиваясь, спросил папа.

– Конфликт везде можно найти… Это про рабочих с Нижнетагильского завода, куда Путин приезжал. Там еще начальник цеха предлагал в Москву приехать и разобраться с оппозицией.

– Да-да, помним…

– И вот они построили новый танк, а дальше – возможный сценарий скорого будущего.

Идет от праздников усталый

Работник в банк.

Навстречу с Южного Урала

Выходит танк.

Он мчит, вздымая пыль с дороги,

Блестит броня,

Чтоб испугались бандерлоги

Его огня.

Тот танк из Нижнего Тагила,

Снимай очки.

Теперь ждет братская могила

Вас, хомячки.

Настя уронила на пол кусок хлеба. Умоляюще посмотрела на Дашу. Даша наклонилась, нашла, подняла…

На толпы, что в Фейсбуке завывают,

В которых бес,

Есть грозная машина боевая

Т-9 °C.

А в модном баре, где амфетамины

И тусклый свет,

Готовят молодые сисадмины

Для них ответ.

Они готовят эффективный

Отпор трудящимся Тагила,

Поскольку в классе креативном

Есть тоже творческая сила.

Ведь кто-то должен же у танка

Встать на пути.

Читает менеджер из банка

Рецепт в Сети.

В бутыль, что так ему знакома,

Где был абсент,

Он льет железного наркома

Ингредиент.

Промчались в мареве тусовок

Дни Рождества.

Сейчас серьезен он и ловок,

За ним Москва.

Он выждал нужного момента,

Заслышав гул.

И обвязавшись тарой от абсента,

Под танк шагнул.

Взорвались самодельные гранаты

И все горят.

Так снова на Святой Руси на брата

Поднялся брат.

Пусть только вынесет бумага

Мой горький стих.

Какая все-таки отвага

В тех и в других.

И в голос матери завыли,

Вокруг темно.

Одни из них в Нижнем Тагиле,

Другие – в Новокосино.

Даша не все поняла, уловила на слух, но ощущение от этого стебного вроде стихотворения было мрачное и тревожное. И папа только усилил эту мрачность:

– А что, вполне вероятно. Еще месяц-другой подобной лихорадки, и у кого-нибудь нервы стопудово не выдержат.

– Кстати, это стихотворение интересную проблему освещает, – сказал дядя Коля. – Позицию пролетариата.

– В смысле?

– Лет сто назад рабочий класс ненавидел хозяев фабрик и заводов, а заодно царя с правительством. А теперь рабочие ненавидят интеллигенцию. Видят в ней угрозу, что из-за интеллигенции закроют оставшиеся фабрики и заводы и они останутся без работы.

– Да, эт точно, – кивнул папа. – И если раньше рабочие все-таки ценились, то теперь желающих работать как грязи. И только кто-то вякнет про повышение зарплаты, ему сразу: да я тебя лучше уволю и возьму другого, без претензий. Или таджика обучу, который за «Роллтон» будет впахивать.

– А вообще, – спросила мама, – он есть, рабочий класс?

Тетя Маша улыбнулась:

– Стихотворение Всеволода демонстрирует – есть.

– Это вряд ли уже классом можно назвать, – отозвался дядя Коля. – Осколки, скорее. Хотя, судя по их поведению, рабочих этого Вагонзавода, где делают танки, они себя чувствуют гегемоном.