Ему явно не удалось поколебать уверенность Керра, потому что самодовольная улыбочка не дрогнула. Голос Керра понизился до доверительного шепота:

– Покажите мне свидетельство, которое доказывает, что лорд Пенрит был женат на матери Марион. Такового нет. О, я знаю, Марион утверждает, что они были женаты, но если и так, это двоеженство. Не думаю, что граф был настолько глуп, чтобы пойти на преступление, а? Нет. Мать Марион была любовницей лорда Пенрита, это ясно как божий день.

Брэнд сложил пальцы домиком и немного помолчал, формулируя свой ответ.

– Я думаю, вы знаете, мистер Керр, что я очень привязан к Марион. То, что ее родители не были женаты, ровным счетом ничего для меня не значит. Ни для кого не секрет, что я тоже не могу похвастаться своим происхождением. Однако я сделаю все необходимое, чтобы спасти Марион и ее сестер от позора. – Он сглотнул желчь, подступившую к горлу. – Скажите, что я должен сделать, чтобы убедить вас забыть о миссис Роуз Дейн из Лонсдейлского прихода?

Керр гордо выпрямился.

– Вы видите перед собой джентльмена, – сказал он, – для которого наступили трудные времена. Если я не расплачусь с кредиторами, то могу оказаться в долговой тюрьме. Мои друзья делают все возможное, чтобы помочь мне, но долги изрядные. Мне неприятно просить вас о помощи, но если б вы сочли для себя возможным дать мне денег, чтобы расплатиться с долгами, я был бы очень благодарен.

– Насколько благодарен?

– Тайна Марион умерла бы вместе со мной. Брэнд поднял брови.

– Перестаньте, мистер Керр, этого, разумеется, мало. Я бы не достиг теперешнего положения, если бы имел привычку покупать кота в мешке. Во-первых, я желаю посмотреть на ваши доказательства, и, если они не поддельные, вы передадите мне их в обмен на деньги.

Керр прикинулся растерянным, словно его честность подверглась сомнению, и покачал головой:

– Боюсь, я не могу этого сделать. Доказательства – моя страховка. Я не дурак. Если со мной что-то случится, мое заявление вместе с доказательствами окажется в руках поверенного, и он будет знать, как действовать дальше.

Брэнд рассмеялся.

– Тогда все, что я могу сказать, – валяйте, вершите свое зло. Я возьму Марион такой, какая она есть.

Керр вытаращил глаза.

– А как же ваша политическая карьера?

– Я и не такие трудности преодолевал. Однако я по-прежнему желал бы избавить Марион от неприятностей, но на моих условиях.

После этого торг стал серьезным, но в одном Брэнд не собирался отступать: он покупает доказательства вместе с молчанием Керра. Однако в мыслях он уже разрабатывал план, как наказать гаденыша. В этой истории имеются огромные пробелы, которые еще предстоит заполнить. Брэнд пока воздерживался от угроз, потому что Керр все еще мог причинить вред Марион. Но как только опасность минует, тут же последует возмездие. А пока все, что ему нужно от Марион, – это несколько прямых ответов.

Марион лежала поверх покрывала, полностью одетая, и слушала равномерный стук дождевых капель, стекающих с карниза и шлепающих по крыше центрального гостиничного портала. Она ждала, когда вернется горничная с кувшином горячей воды для умывания и стаканом бренди для притупления чувств.

Теперь Марион понимала притягательную силу бренди. Забвение – вот чего ей хотелось.

Поскольку ее попытки не думать о своих бедах оказались неудачными, она заставила себя подняться и встать с кровати. Огонь в камине не горел, потому что на дворе стоял июнь, начало лета, и только дряхлые старики не стыдились зажигать огонь. Все остальные дрожали молча. Англичанам приятно думать, что они крепкая нация.

И ей нравилось так думать о себе: крепкая, умелая, владеющая ситуацией. Как ни странно, мысль о том, чтобы рассказать Брэнду о своих родителях, страшила ее далеко не так сильно, как мысль о том, чтобы рассказать это сестрам. Он всю жизнь страдал от пятна на своем рождении, он поймет. Но сестры будут потрясены до глубины души. Их благополучная, спокойная жизнь разлетится вдребезги. Они сделаются объектами любопытства, презрения и насмешек.

Марион пыталась мысленно прорепетировать слова утешения, но единственное, что ей пришло в голову: они не сделали ничего дурного, и им нечего стыдиться. Легко сказать, но когда на них начнут указывать пальцами – а это неизбежно, – они все разделят родительский позор.

О Господи, зачем она решилась провести сезон в Лондоне? Как могла положиться на слово Дэвида Керра? Как могла позволить себе обручиться с Брэндом? Раньше они с сестрами были никому не известными провинциалками, теперь же весь свет знает о них.

И это все ее вина.

Марион вновь охватила дрожь. Она долго со злостью смотрела на холодный камин, затем решительно взяла свечу с каминной полки и поднесла ее к щепкам. Когда огонь разгорелся, Марион вызывающе кивнула. Да, она слабая, но никто не увидит.

Тихий стук в дверь заставил ее поднять голову. Наконец-то вернулась горничная.

Однако, когда Марион открыла дверь, на пороге стояла не Дорис, а Брэнд. На какой-то безумный миг ей почудилось, что он вышел прямо из ее грез: темные волосы, растрепавшиеся на ветру, блестят от дождя, сюртук распахнут, а шейный платок сбился набок. Но ее приковали глаза, голубые глаза, в которых ярко горело какое-то сильное чувство.

Он все знал.

Ей хотелось его уважения и восхищения, а не жалости. Один его взгляд, слово могут прорвать плотину сдерживаемых эмоций. Завтра она бы встретилась с ним, но не сегодня.

– Тебе… – Марион прокашлялась, – тебе лучше уйти. Люди подумают лишнее.

– Сегодня я встречался с твоим старым другом, – сказал он. – С Дэвидом Керром, поэтому я уже знаю худшее. – Он помолчал, затем продолжил тем же любезным тоном: – Я встретил горничную на лестнице и велел ей идти спать.

Чуть заметно улыбаясь, он вошел в комнату и ногой захлопнул дверь.

– Что мне делать с этим?

В одной руке он держал кувшин, а в другой стакан с бренди. Обеспокоенно изучая его, Марион поняла, что он настроен воинственно. Неужели он не видит, что она измучилась за последний час – разбитые надежды, страдания, страх немедленного разоблачения? Она ожидала утешения, сочувствия, чего угодно, но не этого холодного, властного голоса, спрашивающего, куда поставить бренди и кувшин с водой.

Она не хотела жалости, но несправедливость его бесчувственного поведения начинала раздражать.

– Бренди дай мне, – проговорила она голосом, холодным как лед, – а кувшин можешь поставить в умывальник.

Он подал ей стакан и поставил кувшин в раковину. Затем велел:

– Пей бренди.

Осторожно поглядывая на него, Марион сделала один глоток. От огненной жидкости в носу приятно. защипало, и долгожданное тепло растеклось по телу. Она сделала еще глоток, и еще, и еще, надеясь оттянуть неизбежный момент, когда ей придется защищаться.