— Даже когда спазмы?

— Спазмы, конечно, не слишком приятны, — признала Алисса. — Но они заставляют женщину привыкать к боли. Ты ее чувствуешь — и ты ее скрываешь. Ты подумай, ведь все, что делает тебя именно тобой — скрыто. Включая… — продолжала она, чувствуя, что ее обнаженное тело погружается в меланхолию, а вместе с ней растет и необходимость поднять настроение, — и твою безумную любовницу. — При этих словах она стукнула его под дых — прямо в беззащитную впадинку, не просто играючи, а вполне ощутимо, чтобы он вздрогнул и почувствовал боль.

Увидев на его лице потрясение, она отвернулась и вздохнула:

— От меня, да и от любой женщины, Оуэн, все постоянно чего-то хотят, так что приходить к тебе, зная, что это с одной-единственной целью — просто облегчение. С тобой нет этой ужасной неопределенности, как в браке: будем мы заниматься сексом? Не будем? А если будем, то не надо ли отправиться лечь пораньше, пока еще не очень хочется спать? А с тобой я по крайней мере наверняка это знаю — будем, и ты на это рассчитываешь, этого ждешь; я чувствую ясность. Иногда иду я к тебе по улице или уже домой и не могу согнать с лица улыбку. Это просто пугает: любой, кто увидит меня при свете дня, догадается — я только что занималась сексом или вот-вот займусь.

— А с Йеном у тебя так же?

— Не напрашивайся на комплименты, дорогой. Это недостойно. Я тебе уже говорила, что мы с ним сонные. Иногда один из нас засыпает до того, как мы закончим — эк нам это скучно.

— Да, в последнее время Йен еще как может быть скучным, — согласился Оуэн, желая ее поддеть.

— Он так скучен, — объяснила его жена, — потому что пытается отвлеченными фразами описать, что на самом деле он чувствует себя неудачником, переживает творческий кризис.

— Да, мне знакомо такое чувство, — сказал Оуэн тоном, из которого было ясно: на сегодня они закончили.

Еще год с половиной они продолжали таиться, с трудом веря в свой счастливый момент. Йен и Филлис им не показывали, что что-то знают, хотя в поселке все было известно не только их близким друзьям, но и случайным прохожим, кто регулярно видел Алиссу на Приречной улице, видел радостной, улыбающейся. Знала о них и регистраторша в мотеле, но распространяться о чем бы то ни было в поселке считалось зазорным. Любой поселок в провинции словно соткан из тайн и секретов, событий, о каких будет лучше молчать: не случайно окон в домах значительно меньше, чем глухих стен.

Встречались Оуэн и Алисса не чаще, чем раз в неделю, а летом и того реже — до тех пор, пока этому не воспрепятствовала предательская деформация одного из них — свидетельство еще одной проблемы, на какую способна любовь; Алисса обнаружила, что беременна. Ее исполненные томления откровения о наивном ожидании месячных, что сделают ее желанной, сейчас превратились в паническое ожидание очередной менструации. Многочисленные торопливые телефонные разговоры убедительно демонстрировали их отсутствие.

«Но кто из двоих?» Этот вопрос она задавала себе спустя три недели, мучаясь утренней тошнотой. «Кто занимался с тобой любовью в те твои разрешенные дни?» — кричал Оуэн в телефонной будке на дальнем шоссе. Он сказал «заниматься любовью», вместо того чтобы употребить откровенный глагол, словно на линии до сих пор работает телефонистка, этот тайный соглядатай поселковой жизни, и сейчас подслушивает их разговор.

— Ни с кем, кроме тебя, — донесся до него слабый голос с другого конца провода. Чтобы лучше слышать, он заткнул пальцем одно ухо. Пыль с проезжей части набивалась ему в глаза и ноздри.

— Бог мой. А не встречалась ли ты еще с кем-то?

— Ну что ты, глупый? Это кто-то из вас двоих, но я не могу себе представить, как это случилось. От таблеток я толстею, поэтому решила вернуться к старому испытанному способу: секс перед месячными — и сразу после них. Мы с Йеном несколько лет так делали, пока он не позволил мне родить Нормана.

— Это, должно быть, я, — вздохнул Оуэн. — Трахались напропалую.

— Чтобы сделать ребенка, дорогой, совсем не обязательно трахаться напропалую. Если бы было так, кризис перенаселения не стал бы такой проблемой.

— Я почти уверен — конечно, это был Йен, но ты, кажется, говорила, он импотент? — Это сорвалось у него случайно: он хорошо помнил, что слышал это от Филлис.

— Я это говорила? Я могла сказать, что он не всегда соответствует ожиданиям… Но ему всего сорок три, он вовсе не дряхлый.

— Ох, избавь меня. Лучше скажи, что ты собираешься делать? — Ему пришлось повторить вопрос: мимо проезжал девятиосный грузовик.

— А что ты хочешь, чтобы я сделала?

— Может быть, аборт?

— Не вижу, каким образом. Как я объясню это Йену? Он уже знает, что у меня задержка. Куда я смогу поехать, не сказав ему? — Голос Алиссы становился тише и тише, да и сама она делалась меньше, уходила в глубину, прочь от него, уходила навсегда. — Нет, Оуэн, я буду рожать. А с тобой мы не должны больше встречаться.

Возможно, эти открытия и решения пришли не сразу — не во время того разговора в телефонной будке на краю шоссе, наполненного шумом и пылью, а в беспрестанно повторяющихся обрывках других таких же разговоров; ее резкое отпадение от его жизни было для него настолько чувствительным, что он гнал мысли об этом.

К концу лета поселок увидел: Алисса Морисси беременна. Зачем это скрывать? Такова была новая тенденция в вечной проблеме женской моды: полупрозрачные, обтягивающие грудь, кофты, короткие свободные юбки и даже купальный костюм — все было подогнано к главной части тела, каким у Алиссы стал живот. Она даже похорошела. С ее щек не сходили ямочки. Она с улыбкой принимала поздравления друзей. Беременности в их кругу делались явлением все более редким. Оуэн с ужасом думал о том, что он отец этого зародыша, которого он без сожаления придушил бы, если бы мог. Но ребенок был надежно укрыт в материнском чреве, рос день ото дня и утверждался в сознании жителей поселка. Провинция — инкубатор, где выводят новых членов общества. Свежие данные о рождаемости подтверждали незыблемую веру в статус-кво и неугасимые надежды на светлое будущее.

В последнее лето шестидесятых новости так и сыпались, отметая все мысли о комфортном существовании. Никсон и Киссинджер пытались бомбежками заставить Вьетнам сдаться. С попустительства Теда Кеннеди на острове Чаппаквиддикс утонула молоденькая сотрудница его предвыборного штаба. Первый человек на Луне выглядел устрашающе. Умерла, не дожив до пятидесяти, Джуди Гарленд. В Лос-Анджелесе зарезали Шарон Тейт, ожидающую ребенка. Пропал без вести в пустыне епископ Пайк, отправившись на поиски мертвого сына. Народ не доверял правительству, не доверял и политикам и открыто проявлял недовольство. Но для Оуэна главной новостью была беременность Алиссы Морисси. Тайная причастность к этому событию перенесла его в ужасную, губительную область, за пределы газетных заголовков — туда, где люди делают ставки в житейской игре и вынуждены считаться с последствиями. Его до глубины души оскорбляло, что он брошен возлюбленной, брошен из-за неустранимого последствия их отношений — крохотного живого существа, чьи клетки размножались под действием молекул дезоксирибонуклеиновой кислоты. Знакомые не давали бедному Иену прохода, и он, потрясывая козлиной бородкой, отшучивался как мог. Он не был старым, но все же был гораздо старше других, и никто не ожидал, что Алисса забеременеет — как не ожидали, что забеременеет престарелая Сара из Книги Бытия. Оуэн не особенно любил Иена, но сейчас чувствовал себя виноватым перед ним — жертвой случившегося. Он не испытывал угрызений совести ни перед ребенком, отцом которого, судя по всему, был он, ни перед Алиссой. Та, быстро оценив ситуацию, отказалась от него и решила рожать. Ему вспомнился другой треугольник: отец, мать и он. Мама любила его, ухаживала за ним, внушала ему, что он будет счастлив в жизни, но когда родители ссорились, он становился на сторону болезненного, вечно озабоченного, не склонного предаваться иллюзиям отца-неудачника. Мужчины хорошо понимают мужчин, этих несложных существ, наделенных умными желаниями, атавистической воинственностью и стойкостью в жизненных испытаниях. Что до женщин, то это неземные создания, они ранят нас до глубины души, когда не отвечают взаимностью, но часто — и когда отвечают.