«Неслыханно! – Аластор неожиданно возмутился и занял сторону Нелл. – Для Шекспира это не стало бы причиной отказа. У него в театре играли только мужчины, даже женские роли».

«Отличный аргумент!»

– А вот у Шекспира женщин играли мужчины, – сказал я. – Конечно, тогда были другие времена, но… Это просто несправедливо.

«Большинство людей не заботит справедливость, это все очень субъективно. Тем не менее, их мотивацию можно резко поднять обещаниями богатства и успеха».

Мне понадобилась примерно секунда, чтобы понять, что Аластор имеет в виду.

– Понимаете, пьеса достаточно специфична… Но подумайте, как много внимания можно будет привлечь таким образом! И, конечно же, условия должны быть равными для всех. Вы ведь каждый год ставите одну и ту же версию спектакля. С теми же декорациями и костюмами…

Мадам Драммер недовольно смотрела на меня:

– И что вы предлагаете?

– А что если… Ну, не знаю… Но разве сама пьеса не о том, как несправедливые гонения ломают человеку жизнь, а ложь и сплетни легко распространяются в любом обществе. – Я молол все подряд, что приходило мне в голову. – Это же… Это совсем как в школьной жизни! Что если оставить текст, как есть, но немного изменить обстановку и героев?

– Молодой человек! – заговорила мадам Драммер, набрав воздуха в грудь. – Спектакль в следующую среду, а сегодня пятница. Даже если мы будем работать все выходные, где же взять средств на новые декорации и костюмы? Вы что, действительно, считаете, что я могу попросить учителя рисования, эту дамочку с куриными мозгами, о помощи?

– Но если действие происходит в наши дни, актеры могут прийти в своей одежде. В школе вы можете взять парты и другой реквизит, а я бесплатно нарисую декорации. Просто подумайте об этом. Нелл великолепная актриса. Но вы так этого и не узнаете, если не дадите ей шанса.

В кабинете наступило долгое молчание, которое в конце концов прервал звонок.

– Я хочу увидеть ваши рисунки, – медленно сказала мадам Драммер, – и идеи.

– Хорошо, – ответил я. – Во время перерыва на обед я сделаю несколько эскизов. Вам понравится, я уверен! Значит, вы позволите Нелл прийти на прослушивание?

Мадам Драммер махнула рукой:

– Да, да, ступайте уже на уроки.

Я не стал прятать улыбку, развернулся и, перепрыгивая через грязь, побежал обратно в школу.

«Зачем тебе это? – спросил Аластор. – Что ты попросишь у маленькой ведьмы взамен?»

«Ничего. Не все же только ради выгоды», – ответил я.

«Ты делаешь это, чтобы считать себя лучше?»

Душегуб, очевидно, никак не мог усвоить идею дружбы, не говоря уж о доброте.

«Я хочу помогать близким. Я думал, что ты знаешь, как это бывает. Ведь, как я понял, ты пытаешься узнать о том, как дела у твоей семьи, а не о том, что происходит в королевстве».

«Что за чушь! – возмутился он. – Какая дерзость!..»

Тут я увидел Паркера: он на костылях поднимался по пандусу рядом с лестницей, пытаясь не отстать от своих друзей. Я взбежал, с трудом вписавшись в дверь, разбрызгивая грязь и дождевую воду, и испачкал пол.

– Эй, – завопил уборщик, ткнув пальцем в знак с надписью «Проход закрыт» так сильно, что тот перевернулся. – Ты вообще смотришь, куда идешь?!

Я обернулся на бегу. Паркер и его компания подошли к уборщику.

– Идите в обход! – снова завопил тот. – Мне плевать, что вы опаздываете! Пол мокрый, тут опасно…

Я влетел в класс с первым звонком. В кроссовках чавкало, пока я бежал к своему месту рядом с Нелл. Второй звонок прозвенел как раз в тот момент, когда я плюхнулся на стул. Нелл встревоженно посмотрела на меня, а миссис Андерсон, писавшая на доске план урока, бросила на меня удивленный взгляд.

Пока учительница объясняла план, Паркер так и не появился. Но наконец он вошел в класс, хромая, промокший и злой.

– Ты опоздал, Паркер, – сказала миссис Андерсон, указывая на стул у доски. – Ты знаешь правила.

– Но мне пришлось идти в обход, – ответил Паркер, повиснув на костылях. – И вообще ходить с этими штуками трудно…

Учительница уперла руки в бока, а весь класс пытался не рассмеяться от визгливых нот в голосе Паркера. Мне хотелось заступиться за него.

«Слизняк, он не заслуживает твоей жалости».

– К несчастью для вас, – сказала миссис Андерсон, – я видела, как вы болтали с друзьями во дворе. У вас было полно времени, чтобы подняться сюда до звонка и успеть к началу урока.

Ох, миссис Андерсон была холодна как лед.

– Что сейчас будет? – спросил я Нелл шепотом, когда Паркер сел.

– Ему придется отвечать на вопросы, – сказала она. – Если ошибется, то в наказание его оставят после уроков.

– Итак, – сказала миссис Андерсон, глядя на Паркера, – вот ваш вопрос. Сколько внутренних слоев Земли?

Паркер дернулся, его лицо посерело, и стало ясно, что ответа он не знает. Я показал четыре пальца и начал поднимать руку над столом, но Аластор заставил меня ее опустить.

– Пять?.. – предположил Паркер.

Я вздохнул. Миссис Андерсон покачала головой.

– Четыре. Значит, обедать мы будем вместе.

Костыли застучали по плитке, когда Паркер шел к своей парте. Он тяжело опустился на стул и закрыл лицо руками. Миссис Андерсон велела открыть учебники.

«Не нужно его жалеть, – сказал Аластор. – Он получил то, чего заслуживает, а в мягкое сердце проще всего всадить нож».

На уроке литературы мистер Гупта отозвал меня в сторону и сказал, что поговорил с учительницей рисования, – удивительно, но ее фамилия тоже была Драммер, – и что меня рады будут видеть на последнем уроке, и, если все пройдет хорошо, я смогу выбрать рисование в качестве спецкурса.

Не было таких слов, чтобы описать мое восхищение, поэтому я просто прокричал: «Да!» в лицо мистеру Гупте. Не думаю, что в гимназии Редхуда я мог бы посетить хотя бы один урок рисования – только не вместе с теми, кто осуждал меня и издевался, что бы я ни делал. Но здесь я был Итаном и всем вокруг – о, чудо! – было на меня плевать.

Не прошел я и двух шагов в сторону кабинета рисования, как прямо у дверей увидел еще одну женщину с сиренево-розовыми кудряшками, выбивавшимися из-под косынки. Одного взгляда хватило, чтобы понять, кем приходятся друг другу преподавательницы по фамилии Драммер.

Они были двойняшками, как мы с Прю.

Я вздохнул, пытаясь прогнать мысли о сестре.

«Больше тоски, грусти и одиночества, слизняк, умоляю. Божественно!» – ворковал Аластор.