Самого Реона среди гостей не было. В противном случае он тоже был бы арестован и предан королю. Предателей заставили встать перед королем на колени. Однако они казались гораздо менее напуганными, чем должны были выглядеть незадолго до смерти. И вдруг в толпе снова вспыхнули беспорядки. Гвардейцы бросились друг на друга, и король с удовлетворением наблюдал, как три солдата были разоружены и поставлены на колени рядом с дворянами. Только теперь на лицах пленников появился страх смерти. Должно быть, они полагали, что находятся в безопасности, пока среди королевской стражи есть их шпионы.

Из-за всех этих волнений принц едва заметил, как в зал затащили еще одного предателя короны. Только когда мужчину поставили на колени между тремя арестованными гвардейцами, Лисандр узнал в нем Винсента.

Лисандр не мог поверить своим глазам. Тысячи мыслей пронеслись у него в голове, и сердце подскочило к самому горлу.

– Нет! – закричал он, пытаясь протиснуться между стражниками.

Винсент не мог быть одним из предателей короны! Не было никого, кто служил бы ей вернее.

Лисандр был не единственным, кто протестовал. Его возражения тут же потерялись в гвалте и шуме, разразившихся в зале. Жены, дочери и сыновья пытались добраться до пленников. Но королевские стражники, обнажив мечи, закрыли собой предателей и оттеснили гостей, а с ними – и Лисандра. Тем временем король с удовлетворением наблюдал, как его гвардейцы выстраиваются в ряд позади пленников.

– Отец! – вскричал Лисандр.

Он должен был остановить короля, пока не стало слишком поздно. Если бы только у него с собой был меч! Меж тем давка стала так сильна, что принц едва мог поднять руку, не говоря уже о том, чтобы одолеть одного из стражников.

– Пожалуйста! – умоляла женщина рядом с ним. – Пожалуйста, освободите моего сына. Это, должно быть, ошибка!

Король обвел взглядом толпу в поисках Лисандра, но, когда обнаружил сына, разочарование исказило его черты. Вероятно, Набран ожидал увидеть своего сына таким же удовлетворенным, каким был сам. В конце концов, он собирался подавить сопротивление королевской семье лишь во имя Лисандра.

Если король и намеревался попросить стражников пропустить к нему сына, то в этот момент он снова отбросил эту мысль. Набран повернулся к мужчинам, стоявшим за спинами пленников, и поднял руку.

– Пропустите меня! – потребовал Лисандр. – Пропустите меня к отцу.

Наконец ему удалось получить достаточно места, чтобы сделать выпад вперед, схватив одного из стражников за руку, в которой тот держал меч. Лисандр рывком притянул мужчину к себе, и оружие с лязгом упало на пол, когда принц ударил кулаком гвардейца прямо в солнечное сплетение. Юноша оттолкнул пошатывающегося стражника, решительно вышел из толпы перепуганной знати и сквозь давку пробился к отцу.

Он не допустит, чтобы это произошло. Только не ради него. Сколькие из этих людей были так же невиновны, как и Винсент? Убить почти дюжину дворян из-за одного только подозрения в качестве всего лишь примера было слишком даже для такого безжалостного правителя, как король Амберана Набран.

Когда еще добрых два метра отделяли Лисандра от пленников, и потому принц находился как раз между ними и сборищем дворян, что толпились у него за спиной, отец опустил руку.

Гвардейцы выполнили приказ без промедления: мечи пронзили тех, кого назвали предателями. Крики родственников почти оглушили Лисандра; словно парализованный, он, широко раскрыв глаза, смотрел на стоящих перед ним на коленях мужчин.

У него перехватило дыхание. Все внутри Лисандра судорожно сжалось, и вид их бледных, блестящих от холодного пота, исполненных страха лиц обжигал его. Все это казалось принцу кошмарным сном. Этого не могло произойти наяву!

На долю секунды воцарилась тишина, которую нарушали лишь стоны умирающих мужчин. Взгляд Лисандра был неотрывно прикован к Винсенту, а сердце пульсировало так сильно, что это почти причиняло боль.

Винсенту следовало возненавидеть его, но в глазах мужчины не было ненависти. Он смиренно смотрел на Лисандра. Не показывая ни боли, ни паники, он стоял на коленях, пока наконец не упал замертво. Остальные мужчины тоже повалились на бок, и стражники отступили назад.

– Что ты наделал? – завопил Лисандр.

Принц уставился на своего отца. Он не мог в это поверить. Потеряв власть над собственными мыслями и телом, Лисандр бросился к королю, не отдавая себе отчета в том, что он собирался сделать.

– Что ты наделал? – закричал он вновь.

– Это ради тебя, сын мой, – заявил король.

Мышцы Лисандра напряглись, и ярость охватила его. Он сжал кулаки, твердо решив нанести удар, но прежде, чем он успел добраться до короля, два гвардейца преградили ему путь.

– Ты!.. – взревел Лисандр в необузданной ярости.

– Я расчистил тебе путь. Никогда не забывай об этом, – заявил король и кивком головы отдал приказ своим людям убрать Лисандра с глаз долой.

Затем он шагнул вперед к своим испуганным гостям.

– Как я уже сказал, сегодняшний день предвещает новую эру, – начал король. – Нас ждет мирное время, свободное от предательства и интриг. Рано или поздно каждый поймет, как важно было освободить нас от бремени прошлого. А теперь я предлагаю вам последовать за моими слугами в столовую, где вас ждет богато накрытый стол. Прошу!

Король указал на главный вход, и двери за обезумевшей толпой отворились. Один за другим дворяне покидали парадный зал, в то время как Лисандр был уведен стражниками через выход на другом конце комнаты, который находился за спиной его отца.

– Пусть принц присоединится к празднику, когда успокоится! – крикнул король одному из своих людей.

Гвардеец повернулся к Лисандру:

– Вы слышали слова короля.

– Но это ведь не может быть всерьез! – гневно вскричал Лисандр.

Неужели король и вправду требовал от дворян разделить с ним ужин и продолжить празднования после того, как схватил их родственников и приказал лишить их жизни у всех на глазах? Очевидно, так оно и было. Тем самым Набран хотел обеспечить верность тех, кто тоже лелеял идею восстать против короны.

Гвардейцы вытолкали принца из парадного зала через боковой выход и закрыли дверь. Лисандр остался один в коридоре, крича от ярости. Размахнувшись, он со всей силы ударил кулаком в стену, но резкая боль, пронзившая его плечо, была недостаточно сильна, чтобы заглушить смятение, раздиравшее его изнутри.

Лисандр все еще отказывался осознавать, что только что произошло. К ненависти, которую он питал к отцу, постепенно примешивалось другое чувство: во всем этом была его вина. Его собственная, неоспоримая вина. Он сам довел Винсента до того, что тот ударил его, изменив, таким образом, короне. Но вместо того чтобы попытаться немедленно защитить своего наставника, Лисандр оставил его гнить в темнице. Поступи он иначе – и Винсент был бы жив.