Таким образом, можно констатировать искусное использование еврейскими депутатами и поверенными в своих контактах с властью понятийного и идеологического аппарата самой этой власти для защиты традиционных еврейских культурных ценностей и экономических интересов еврейского населения, а также благосклонное принятие этих «правил игры» чиновниками комитета. По всей видимости, процедура практического «торга» еврейских депутатов и поверенных с властью не нашла отражения в документах, отобразивших постепенно вырабатывавшиеся участвовавшими в диалоге сторонами этикетные формы. С еврейским представительством, инициированным самой властью, в период 1801–1812 гг. сосуществовали альтернативные формы еврейского представительства, которые будут рассмотрены в следующем разделе.

К альтернативным формам еврейского представительства в данный период относились выступления «поверенных» той или иной общины, подача проектов и прошений от имени кагалов, а также частные инициативы отдельных евреев. Предложения последних зачастую расходились по многим вопросам с позициями, отстаивавшимися еврейской элитой через депутатов, поверенных и кагалы, однако импонировали части правительственной бюрократии, стремившейся к радикальной еврейской реформе.

Защита интересов еврейского населения через поверенных, делегировавшихся общинами и признававшихся властью de facto, – форма еврейского представительства, широко представленная в предшествующий период, – продолжала существовать и в начале XIX в. Отдельные документы о выборах поверенных отложились в пинкасах. Так, 27 мая 1801 г. в Минске поверенными «по всем делам города [т. е. еврейской общины города], важным и неважным» собранием кагала и представителями еврейской элиты Минска были избраны главы кагала Йехуда-Лейб бен Яков и Натан-Шмуэль бен Дан, а также раввин Ишай, которым были выданы кагалом соответствующие доверенности[588]. Таким образом, помимо других обязанностей, на эти лица была возложена обязанность ходатайства за местных евреев перед губернской администрацией. Примерно через полгода состав поверенных несколько изменился: место раввина Ишая занял один из глав кагала – Йосеф бен Айзик Сегаль. Одновременно поверенных попытались привести к «присяге» перед кагалом. Содержание обязательства, которое должны были подписать поверенные, не раскрывается, однако известно, что они были недовольны содержавшимися в нем формулировками и отказались его подписать, а кагал, в свою очередь, отказался выдать им новые доверенности. 11 января 1803 г. стороны пришли к компромиссному решению: ходатаи обязались ничего не предпринимать без ведома кагала, а также избегать в своей деятельности всего, что могло бы противоречить «еврейскому закону» [т. е. галахическим нормам][589]. Слову «поверенные» в переводе Брафмана в оригинале могли соответствовать, насколько можно судить при сопоставлении с источниками предыдущего и предшествующего периодов, либо «nää’mānim» (букв.: «поверенные», «доверенные», обычно обозначение казначеев кагала или лиц, ответственных за отдельные денежные сборы), либо слово «поверенные», написанное еврейскими буквами. Наиболее частотное в документах более раннего периода слово «штадланы» («ходатаи») могло бы также фигурировать в этом документе, однако слово «štādlan», там, где оно встречалось в документах минского пинкаса, воспроизводилось Брафманом как «штадлан» (или «штадлен»)[590]. Процедуры назначения и «присяги» можно было бы объяснить влиянием российской бюрократической практики, но, скорее всего, они восходят к давним традициям регламентации и «упорядочивания» кагалами внутриобщинных отношений. В то время как в доверенностях, выданных «еврейскими обществами» депутации 1785 г. и еврейским купечеством белорусских губерний выступавшему в качестве их поверенного бывшему участнику этой депутации Ц. Файбишовичу в 1790 г., подчеркивались обязательства представляемых по отношению к представителям («И что вы только учините, спорить и прекословить мы не станем и все оное на себя приемлем властно, как бы мы сами все оное учинили, впрочем, остаемся вам, благодетелям нашим, покорные слуги»[591]; «И что только по сей нашей просьбе учините, с прекословием отзываться не станем»[592] и т. п.), в случае с «поверенными» минского кагала мы имеем дело с противоположной ситуацией. В случаях с еврейскими представителями 1784–1785 и 1790 гг. поверенные стремились обеспечить себя гарантиями от представляемых ими групп еврейского населения и добились этого, в случае же с ходатаями минского кагала, являвшимися к тому же главами этого кагала, одержало верх стремление еврейской элиты города к контролю над выдвинутыми из ее среды ходатаями.

«Поверенные» могли выражать интересы какой-либо группы лиц внутри общины, и в этом случае их легитимность была весьма спорной. Так, поверенные евреев Бердичева с 1798 г. регулярно подавали в Третий департамент Сената жалобы на владельца местечка М. Радзивилла «о причиняемых им якобы самовольных налогах и притеснениях по доходам, с разных частей собираемых, а равно и личных чрез побои обидах»[593]. Радзивиллу, согласно жалобам «поверенных», оказывали содействие приближенные к нему евреи – арендатор Мошкович и некто Лисянский, которые, пользуясь своим влиянием на помещика, стали «насильниками над кагалом»[594]. Осуждение лиц, злоупотреблявших своим положением при высокопоставленных покровителях и противопоставивших себя общине вместо того, чтобы использовать свой статус «придворных евреев» для ходатайств за своих единоверцев, было на протяжении всего XVIII в. «общим местом» и в постановлениях кагалов, и в проповедях раввинов, и в выступлениях отдельных «просвещенных евреев»[595]. Куда примечательнее появление того же Мошковича в качестве «поверенного еврейского общества» Бердичева с жалобой на предыдущих ходатаев, которые, «неправильно именуя себя поверенными», возвели «неосновательные обвинения» на Радзивилла, Мошковича и Лисянского, и просьбой об их высылке из Санкт-Петербурга[596].