Киевский кагал пытался объяснить комитету, что еврейского «духовенства» существовать не может и таковым могло считаться только священство древнего Иерусалимского Храма[648]: «Настоящих богослужителей ныне существовать не может и никто в сие звание не может быть посвящен», «сей народ не почитает раввинов священнослужителями»[649]. Невозможно также установить иерархию среди раввинов во главе с Синедрином, ибо «состояние духовное еврейской религии никакой власти, ни же сана иметь не может»[650]. Киевский кагал стремился не приблизить свое описание еврейской религиозной жизни к привычной для адресатов картине, а наоборот, продемонстрировать ее во всем ее своеобразии: раввины не являются духовенством; более того, еврей, сведущий в священных текстах, может спокойно обойтись без их помощи. Раввинов «общество нанимало или выбирало для простых, но ученые никакой надобности в них не имели, поелику молитвы у евреев всякой может отправлять, кто только имеет к тому способность»[651]. Религия евреев заключена не в упоминаемых в проекте «Положения» якобы существующих «дохматах», а «в преданиях о пище, позволенной и не позволенной к употреблению, и обрядах, наблюдаемых при бракосочетании и разводах, также в узаконениях судных»[652].

Отметим, что губернаторы в своих отношениях, сопровождавших «мнения» кагалов, высказались в поддержку многих предложений кагалов. Киевский военный губернатор Тормасов одобрил даже предложение минского кагала о покупке евреями деревень, однако отметил, что, дабы избежать возможного закрепощения, «бедные евреи, вступающие для работ на фабриках, числились бы в звании ремесленников и мещан, а не в звании земледельцев»[653] и что евреи-землевладельцы не должны пользоваться правом на производство алкоголя «наравне с помещиками», поскольку в этом случае, «по пристрастию сих людей к единому предмету винного промысла», они будут заниматься в своих владениях только винокурением, а это не соответствует декларируемому комитетом поощрению еврейской промышленности[654]. Губернаторы поддержали также содержавшиеся в «представлениях» киевского[655] и минского[656] кагалов выпады против владельцев местечек – польских магнатов, притеснявших проживавших на их землях евреев[657], а минский губернатор Карнеев высказался против выселения евреев из сельской местности[658]. Таким образом, по крайней мере «мнения» минского и киевского кагалов были отвергнуты только при рассмотрении их в Первом еврейском комитете, а их содержание оказывается гораздо глубже и интереснее, чем это можно понять из доклада комитета.

Еще одним вариантом взаимодействия евреев с властью были частные инициативы отдельных евреев, формально не связанных ни обязательствами с общинами, ни назначением со стороны властей. При этом в некоторых случаях невозможно определить, имеем ли мы дело с частной инициативой или же с одним из видов еврейского представительства, рассмотренных выше. К таким случаям относится деятельность неоднократно упоминавшегося выше Ноткина в период работы Первого еврейского комитета. Учитывая его неопределенный статус по отношению к комитету, особенно примечательны его выступления как в традиционной роли влиятельного еврея, заступающегося за единоверцев перед своими высокими покровителями, так и в качестве автора проектов модернизации еврейского общества. Для первого варианта характерным примером является его письмо министру внутренних дел и председателю Еврейского комитета Кочубею 20 января 1803 г. Ходатайствуя по частному вопросу о небольшой группе проживавших в Смоленске евреев, которым грозила высылка из города, Ноткин призывал сжалиться над «сим несчастным народом»[659] в целом, что могло отражать как традиционное восприятие каждой отдельной еврейской общины как еврейского народа в миниатюре, так и обращение от имени еврейского населения к недавно учрежденному комитету. Очевидно также стремление Ноткина объяснить свое выступление от лица еврейского населения, при том что он не имел на это формальных полномочий. Риторическое оправдание Ноткиным своего выступления занимает в прошении гораздо больше места, чем собственно «практическая» часть. В прошении Ноткина примечательно также использование довольно частого для еврейских представителей риторического приема: якобы провозглашенной императором целью комитета, в действительности учрежденного для разработки ограничительного законодательства и, как сам же Ноткин отмечал ниже, вызывавшего серьезные опасения у евреев, объявляется повышение статуса еврейского населения[660], т. е. желаемое выдается за действительное.