с шампура. Директор музея Бородулин, напротив, раскладывал куски на тарелке, любовался и только потом намазывал соусом и накалывал вилкой. Мэр Механошин ел как в столовой. Паша Воркутэн срезал тонкие пласты пчаком с наборной рукоятью, закидывал мясо на язык, задумчиво жевал.

Светлов мясо не ел, все так же пил минералку и посматривал по сторонам.

У меня аппетит после похода в рощу испортился, поэтому я набрал себе на тарелку петрушки и оливок. Оливки были деревянные.

Шмуля не ел вообще.

Появился вдруг Федор. Хотел сесть за стол к нам, но заметил Светлова и прошел мимо, потом вернулся и вручил Шмуле шашку. Шмуля посмотрел на нее будто в первый раз.

— Вы попробуйте, Алексей Степанович! А то вы только воду пьете…

— Спасибо, я после шести не ем. Кстати, Зинаида Захаровна, а кто этот ваш волшебник гриля и вертела?

Светлов указал на блюдо с мясом.

— Я тоже не ем после шести, — вмешался Шмуля. — Мне еще с саблей плясать. Танец с саблями, ты-ты-ты, трындыц…

Шмуля постучал по пластиковому столу.

— Волшебник — это наш повар, — сообщила Зинаида Захаровна.

— Он заслуженный деятель культуры, — пояснил Хазин.

— Да, заслуженный деятель, — подтвердила Зинаида Захаровна. — Он прекрасно готовит, играет на баяне…

У него много талантов. Сарычев Арсений Михайлович.

Сарычев…

— Друзья!

Зинаида Захаровна постучала по фужеру и поднялась из-за стола.

— Друзья! Минуточку внимания! Отвлекитесь от застолья, я хочу сказать несколько слов!

Зинаида Захаровна обвела бокалом присутствующих. Но гости, увлеченные закуской, ее не услышали.

— Тихо!

Хазин выхватил у Шмули шашку, вскочил на ноги.

— Тихо! — Хазин взмахнул шашкой. — Тут будет речь!

Все замолчали. Хазин сел. Зинаида Захаровна продолжила:

— Я хочу поднять этот бокал за Александра Федоровича Механошина! Когда я несколько лет назад была назначена директором культурно-спортивного центра, я столкнулась с большими трудностями. А если говорить честно, то это были не трудности, а настоящая катастрофа. У нас протекала крыша, паркет в спортзале сгнил, а спортивные снаряды сдали в металлолом…

Чувство дежавю стало почти постоянным, я словно скатывался по лестнице, каждая ступень которой была дежавю. Механошин застеснялся. Шмуля и Хазин делили саблю, толкаясь локтями. Светлов наблюдал за всем с любопытством.

— И тогда Александр Федорович мне сказал: «Все наладится, Зина. Все будет хорошо!» Я запомнила эти слова, и теперь, когда мне тяжело, я всегда говорю себе: «Все будет хорошо, Зина!» Надеюсь, что мы…

Зинаида Захаровна сбилась, кажется, растрогавшись.

— Забодало стоять, — сказал Хазин.

— Одним словом, за нашего мэра!

Все присутствующие встали.

Механошин тоже встал, приготовившись получать поздравления. Возникла пауза, и тут же Большак выскочил из-за своего стола, набрал воздуха и затянул басом:

— Долгие лета! Долгие лета! Долгие ле-е-ета! Александру Федоровичу долгие ле-ета!

По лицу у Шмули пробежала отчаянная судорога, он сунул руку в карман, вытащил сложенную вполовину кубанку и надел на голову.

— Долгие лета! — подхватила Большуха. — До-о-олгие лета!

Они запели, Большак загудел на колесной лире — откуда у него, она же у нас была, Шмуля издал стон. Его лицо покраснело, словно Шмуля задержал дыхание, потом побелело, потом…

Роман резко вскочил на ноги. Он выкатился в пустое пространство между соснами круглой плясовой походкой, взмахнул чубом, хлопнул в ладоши.

— Любо! — крикнул Большак.

— Любо! — подхватила Зинаида Захаровна.

Я не успел заметить, Роман произвел молниеносный жест, и у него в руке оказалась шашка.

Роман принялся притопывать и медленно вращать шашкой.

— Шмуля жжет! — шепнул Хазин.

Роман вертел шашкой. Все быстрее и быстрее. Над головой, по бокам, за спиной. Шашка сливалась в узкую блестящую полосу, а потом и вовсе словно исчезла. Присутствующие замерли и с восхищением наблюдали за его мастерством. Большак гудел на лире, Большуха тянула голосом.

Зинаида Захаровна хлопала в ладоши.

Светлов одобрительно прихлопывал.

Роман резко замер, сорвал с головы кубанку и грянул оземь.

Присутствующие засвистели и заорали.

— Роман Большаков! — представила Зинаида Захаровна. — Солист квартета «Курень Большака»!

Роман поклонился.

— Ромка! — растроганный Механошин вскочил из-за стола с бутылкой водки и граненым бокалом. — Уважь, Ромка!

Роман бросил взгляд на Большака, тот дернул глазом. Мэр Механошин собрался налить водку в бокал, но Роман покачал головой. Он отодвинул бокал в сторону, поставил бутылку на клинок шашки. Секунду Роман собирал концентрацию, после чего вцепился в горлышко зубами, запрокинул голову и стал пить.

— Очень! — шепнул Хазин. — Очень длинные руки!

Руки Роман раскинул в стороны, длинные руки, левая не без изящества вывернута, в правой серебристая узкая шашка, отставленная в сторону.

Похож на эльфа, отметил я. Шмуля похож на эльфа. Тощий, глазастый, с вихром на лбу, со вросшими мочками острых ушей — ну как же, в тот год эльфийское казачество восстало, и в Ривендейле стал переворот-переворот…

Присутствующие аплодировали. Кадык Романа бешено двигался, в тишине было слышно, как булькает водка и звенит, подрагивая, вытянутая в сторону шашка. Полбутылки, думал я. Хорошо, что полбутылки…

Роман прикончил водку, выплюнул бутылку.

— Козак! — мэр хлопнул Романа по плечу, но получилось по шее. — Настоящий козак! Сейчас таких нет!

Зинаида Захаровна протянула Роману соленый зеленый помидор, но Роман отказался. Полярник сунул Роману шапку, что-то шепнул. Роман занюхал шапкой.

— Устосал! — восхитился мэр. — По-козацки! Хорошо!

Мэр приобнял Шмулю слишком сильно, тот покачнулся, но Александр Федорович удержал.

— Козаченьки-козаки, роспрагайте кони! — тут же громко и распевно затянул Большак. — Там у реченьки-реки батько в рынду звонит!

— Там у реченьки-сестры батько в рынду звонит! — подхватила Большуха.

Они запели и завеселились, закружились между столами, Большак рвал гармонь, Большуха задорно звенела в бубен. Я подхватил Романа и вернул его к нашему столу, усадил. Зинаида Захаровна держала его за плечи и приговаривала:

— Рома, вам обязательно надо закусить, иначе будет плохо…

Но Роман был уже в отсутствующем состоянии, закусить он не мог, одеревенел в Шмулю. Механошин подошел проведать, постучал Шмулю по плечу.

— Я сам тоже козак, — объявил Механошин. — Мои предки с Урала, яицкие козаки.

— Я тоже уральские… — пробормотал Шмуля.

— Мы все немного козаки, — согласился Хазин. — А вы козак? — спросил у Светлова.

— Разумеется.

— Я так и знал. Вот наш Шмуля может на лету разрубить муху цеце, я покажу…

Хазин попытался вытянуть у Романа шашку, тот не отдал, сидел с закрытыми глазами, шашку держал на коленях.

— Ладно, потом…

— А вот и снова горячее! — объявила Зинаида Захаровна.

Официанты принесли еще мяса. На этот раз оно было пожарено по-другому, на решетке, на кусках виднелись полосы — барбекю, однако.

— Все пробуем, иначе наш повар обидится! — не унималась Зинаида Захаровна. — Пробуем-пробуем-пробуем!

Большак затянул что-то неразборчивое, из репертуара терского казачества второй половины девятнадцатого века, как он сказал,