котором было всего слишком много: стальной клоп утром, грязевая башня вечером, много, коридорная Маргарита, она положила глаз на Хазина, любит ловить окуней, а я собирался запнуться и подвернуть ногу, но вдруг мы оказались на Центральной площади.

— Почему вы меня не оставили? — спросил Шмуля. — Почему вы меня таскаете как патефон…

Площадь была освещена, а сам памятник словно стал выше, пленка надулась, и фигура адмирала под ней почти не угадывалась.

— Гениально… — выдохнул Хазин.

— Ай эм а диско дэнсер, — сообщил Шмуля.

— За мной!

Хазин побежал через площадь, а мы со Шмулей за ним, мы бежали, сильно стукаясь друг о друга. Хазин опередил нас, перепрыгнул через натянутую между якорями цепь и юркнул под пленку.

— Он похож на дирижабль, — сказал Шмуля. — Чичагин, как цеппелин…

Памятник нависал над нами, наваливался, пленка раздувалась и опадала, словно адмирал на самом деле собирался взлететь, дышал паровозом.

— Залезайте! — позвал из-под пленки Хазин.

Мы пролезли и увидели Хазина, стоявшего в обнимку с копытом. Оказалось, что постамент памятника не так уж высок, в метр, и адмирал не возвышается над площадью, а вполне в доступности.

— Это адмирал? — глупо спросил Шмуля.

— Это его боевой конь, — пояснил Хазин.

— Инцитатус! — сказал Шмуля.

— При чем здесь это? Смотрите лучше!

Хазин достал автомобильные ключи и постучал по копыту. Звук получился пустой и деревянный, как в дно капового ковша.

— Он что, из бумаги? — оторопело спросил Роман.

Смешно. Памятник Чичагину, стоящий в центре Чагинска, оказался сделанным из папье-маше. Или из пенопласта. Из чего-то легкого и гулкого.

— Это гипс, — пояснил Хазин. — Он отлит из скульптурного гипса.

Хазин издал нутряной ликующий звук и тут же постучал по копыту еще.

— Может, он выше настоящий, — предположил Шмуля. — Выше колена.

— Да, только копыта глиняные! — Хазин постучал одновременно себя по лбу и коня по копыту.

— Не понимаю…

Шмуля поковырял копыто.

— Они ставят муляж! — с восхищением сказал Хазин. — Вместо памятника из бронзы — памятник из бумаги! Главное, ее правильно пропитать… олифой!

И креозотом. Олифа и креозот, Харибда и Азатот, рабочий и колхозница, клоп-мормышка-Че Гевара…

— Это точно Чичагин? — Шмуля попытался сделать шаг назад, чтобы обозреть памятник на расстоянии. — Почему креозот?

Но пленка натянулась, и разглядеть всадника у Шмули не получилось, но он все равно утвердительно кивнул:

— Да… В Афинах точно такой же…

Я тоже постучал по копыту.

— Пластик.

Пластиковый адмирал Чичагин. Богатый день.

— Пластик, между прочим, весьма долговечный материал, — сказал Хазин. — У меня есть расческа с первого класса…

— Прогоркла жизнь, как папиросочка… — пропел Шмуля. — Я же говорю, Воркутин украл у меня стихи…

— Вы что, не поняли?! — восторженно спросил Хазин. — Это же не Чичагин вовсе!

— Возможно, модель, — предположил я.

— Чичагина? — поинтересовался Шмуля.

— Нет, это модель памятника, — сказал я. — Но не окончательная. Такие делают для технических нужд, для примерки. Чтобы посмотреть, как впишется монумент в среду. А потом поставить настоящий.

— Тренировочный памятник? — необычайно рассудительно спросил Шмуля.

Я не нашел, что на это ответить.

— Это не тренировочный памятник, — сказал Хазин. — Это вообще не памятник. То есть памятник, но не Чичагину…

Хазин потер лоб.

— Это Крыков! Крыков спер все деньги! Он памятник заказывал… Должен быть из бронзы, а он из пластика! Если узнают…

Крыков, как всегда, экономист, подумал я. Берется за дело, обеспечивает размах, осваивает бюджет, затем до мексиканской границы.

— И что нам делать? — спросил Хазин. — Когда все так чудесно… когда мы так…

Я старался думать, получалось плохо. Что делать…

— Что делать?

— Я могу сыграть на расческе, — предложил Роман. — Как поэт Алексей Кольцов…

Шмуля немного погудел в пальцы.

— И все-таки, — Хазин настойчиво ковырял копыто. — Что нам делать с этим конем? Со скульптурой…

— Ничего, — ответил я. — Мы к этому отношения не имеем. Не наши проблемы.

— Точно, Витенька! Мы тут совершенно посторонни! Это все Крыков! Крыса Крыков!

— А камень настоящий вроде бы. — Шмуля постучал кулаком по пьедесталу. — Гранит.

— Крыков освоил бабло и соскочил… — продолжал Хазин. — Могу поспорить, Витя, эта сука Крыков все-таки соскочил… А мы остались тут… Ты, я и картонный конь…

— Инцитатус, — сказал Шмуля.

Хазин сел у пьедестала, сильно думая.

Шмуля смотрел вверх, в темноту.

— Мы книгу пишем… — повторил я.

— Я читал, что курсанты навигацкой школы всегда… начищают яйца коня Петра… Великого, — сказал Шмуля. — В смысле коня памятника… памятника коня… Это некая традиция в День военно-морского флота…

— Заткнись…

Некоторое время молчали вместе. Странный день, думал я в очередной раз. Конечно, не как День военно-морского флота, но мучительный ничуть не меньше.

— Мне, пожалуй, плевать, — сказал я. — Пусть делают, что хотят. Пластиковый адмирал… это…

— Это то, что мы заслужили, — прочувственно сказал Шмуля. — Пластиковый Чичагин как символ всеобщего декаданса…

Хазин достал плоскую коньячную фляжку и быстро выпил.

Неожиданно.

— Дай мне… — попросил Роман.

— А ты мне клопа!

Роман стал шарить по карманам, но до клопа не дошел, послышался шум двигателя, по площади ехал автомобиль.

— Не двигаемся! — зашипел Хазин.

Мы стали не двигаться, но машина все равно остановилась напротив памятника, по пленке пополз свет от поисковой фары.

— Мусора! — по-чревовещательски в нос сообщил Хазин.

— И Паша Воркутин! — добавил Шмуля тоненько.

Я замер.

Не хотелось, чтобы милиция застала нас здесь, у памятника. Не хотелось объясняться, зачем мы здесь…

Фара погуляла по пленке, погасла. Машина уехала.

— Сваливаем!

— А я останусь! — Шмуля капризно обнял копыто. — Здесь хорошо…

У меня не осталось сил бороться со Шмулей. Зачем мы встретили его утром? Хотя это он, кажется, залез…

— Ладно, вы тут веселитесь, а я пойду.

Хазин выбрался из-под пленки.

Я за ним, но Шмуля успел схватить меня за рукав.

— Там Паша Воркутин! — с ужасом произнес Шмуля.

Но никакого Паши там не встретилось, площадь была пуста, а якоря светились еще неприличнее. Хазин, все так же подпрыгивая, бежал в переулок.

Я поспешил за ним, и тут же за мной Шмуля сильно наткнулся на якорь, но устоял, дальше мы добрались до переулка почти без приключений.

Хазин ждал в «шестерке».

— Теперь я за руль сяду. — Я вытащил Хазина с места водителя. — Едем домой…

— Я неплохо вожу, — заметил Роман. — У меня категория «С» открыта…

— Тебе нельзя, — покачал головой Хазин. — Тебе нельзя, Шмуля.

Я закинул Шмулю в машину, Хазина затолкал на пассажирское сиденье.

— Я не Шмуля, — ответил Роман. — Я хочу в коттедж…

— Мы как раз в коттедж, — заверил Хазин. — Прямо туда, по Набережной, потом направо — и там коттедж… Что-то душно сегодня…

Хазин сделал три больших вздоха и выкрикнул:

— Не растебяка, но кулераст!

Это он сделал зря. Крякнула сирена, зажегся свет.