Бизнес Дыма по поставкам медоборудования был легальным – не прикопаться. И очень большим. Так что когда его захотели отжать, пришлось искать, до чего доебаться. Добрались и до нашей фирмы, которую мы давным-давно прикрыли. А там все было не очень-то гладко, как понимаешь. Тогда все работали как-то так. Но кого это волнует? Им нужен был повод – они его нашли.

Я зажмуриваясь, сама себя умоляя молчать.

– А что ж ты не помог ему?

– Ему нельзя было помочь! А самому подставиться – запросто.

– То есть ко всему ты еще и трус.

Истерика подкатывает к горлу и вырывается громким, безумным смехом. Нет, что бы там ни говорил Молотов, я не дура. Я гребаный камикадзе. Размажет ведь… И стоит мне только подумать об этом, как некая страшная сила отрывает меня от пола. Я такое раньше только в фильмах видела и не думала, что реально возможно поднять кого-то вверх, удерживая за шею на вытянутой руке. И вот же, только посмотрите! Болтаюсь где-то под потолком, а жизнь проносится перед глазами. Из-за нехватки кислорода пустеет голова. Теперь каждая мысль – будто на авансцене. Доводы за и против. Мои драгоценности – воспоминания. Нет-нет, разве они могут врать? Тогда все вообще неправда. Каждая минута, проведенная с Дымом.

Сознание меркнет. Но тут Молотов все же разжимает руку, и я, тряпкой осев на пол, захожусь в приступе кашля.

– Все равно твоей я не буду…

– Будешь. Как вернемся – сразу поедем в загс. И все наладится.

Этот мудак садится рядом со мной на пол и принимается ласково перебирать волосы.

– Я его люблю. – Сжимаюсь в комочек.

– Ты? Любишь? Сейчас его любят дубинкой. Хочешь посмотреть, Ясенька? Только сразу предупрежу – зрелище не для слабонервных.

Несколько тактов сердца я просто пытаюсь осознать, о чем он. Потом нахожу в себе силы подняться. Ну, как? Привстать, сгорбив плечи.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты же не думала, что я спущу тебе это с рук? На что был расчет, а? Что в зоне я его не достану? Так это как раз проще простого. Вот уж не предполагал, что нам придется закреплять пройденный материал. Печально, что опыт с тем мальчиком… кем он был? Программистом, кажется? Ничему тебя не научит…

Я на заднице, перебирая за спиною руками, отползаю назад. А Молотов преспокойно достает телефон. Включает видео и сует мне под нос. На экране какая-то стремная комната. Незнакомые люди и… Клим. Пока это больше похоже на жестокую драку, но мы же в самом начале. А до конца я не смогу досмотреть. Иначе сойду с ума.

В звенящей тишине раздается хруст. Это я ломаюсь? Или его ломают?

– Хватит! – скулю я. – Дай команду, чтобы прекратили.

Но я-то понимаю… Я, мать его, понимаю, что поздно. Это не прямой эфир. Все, что происходит, мы видим в записи. А соответственно, с существенной задержкой. Сознание мутится. Реальность выцветает, как краски на старых картинах. Должно быть, именно так люди сходят с ума, не в силах пережить горе.

– Ну, кто так просит, Яся? А где же «любимый»? «Пожалуйста»…

С губ срывается вой.

– Пожалуйста, любимый, скажи, чтобы прекратили.

Но ведь поздно. Я знаю, что поздно. К чему тогда это унижение? А впрочем, какое мне дело? Все сгорит в выжигающей до пепла боли. Ничего не останется. Ни любви, ни обид. Ни даже меня.

Лапищи Молотова сжимаются на моей груди. Потирают соски подушечками пальцев.

– Не сейчас! Не так. Давай поднимемся в спальню. Но прежде ты сначала позвони, хорошо?

Я, покачиваясь, бреду вверх по лестнице. Ничего не слышу, ничего не ощущаю. Только боль, боль, боль… Отовсюду. Из всех щелей. И ощущение того, что он идет за мной, кажется, действительно с кем-то разговаривая по телефону.

Чудовище, которое я столько лет любила.

Прохожу в спальню. Откинутое на постели покрывало будто приглашает нас прилечь. Я же понимаю, что не могу. Просто не могу. Ведь у всего есть предел.

– Яська, Ясенька. Я так скучал, девочка моя. Ну, ты чего плачешь? Все будет хорошо. Я так люблю тебя.

А я ничего в ответ сказать не могу. Стою безучастно, пока он меня целует. Как будто в каком-то анабиозе.

– Что ж ты у меня дурочка такая? Провоцируешь.

Наверное, нужно что-то сказать, чтобы хуже не было?

– Я не хотела.

– Не хотела она. Посмотри, что с твоим лицом. – Он, едва не плача, принимается целовать мою онемевшую от удара скулу. – И все равно красавица. Какая же красавица. Моя девочка. Сейчас. Все пройдет. Я… Маленькая, ты прости, ага. Надо что-то приложить. У тебя есть что-нибудь в морозилке? Я сейчас. Ясь… Никогда больше не ударю. Я сейчас, погоди минутку.

Киваю болванчиком. Игорь уходит, на прощание смерив меня настороженным взглядом. Касаюсь горла. Пусть то больше никто не сжимает, дышать все равно нечем. Подхожу к окну, открываю настежь. Непривычно. Всего-то второй этаж. Чтобы наверняка, надо бы чуть выше. Но тут выбирать не приходится…

– Ясенька, девочка, что ты делаешь?

Что делаю? Забираюсь на подоконник. Глаза Молотова в ужасе распахиваются, и он срывается ко мне, понимая, что на этот раз я не шучу. Но именно потому, что не шучу, я и оказываюсь быстрее. От удара о землю вышибает дух. Я со стоном шевелю конечностями. А те, сука, шевелятся. Какая-то неубиваемая я тварь. Но ничего. Мороз сделает свое дело. Главное – не позволить Молотову меня найти. Найти и починить. Только не в этот раз. Я вскакиваю, зарываюсь босыми ногами в снег. Наверное, он холодный, но я ничего не чувствую. Голова кружится. Перед глазами света белого не видно из-за разбушевавшейся вьюги. Бегу, не разбирая дороги. В конце концов, у моего маршрута нет какой-то конечной точки.

– Ясмин! Ясенька, девочка моя… Ты где?

Ага. Недострои. Где-то слева, значит, дорога. Мне туда? Я не знаю. Сознание мутится. Ноги увязают по колено в нечищеных сугробах. Каждый шаг – на сопротивление. Падаю и встаю. На пути возникает строительный вагончик.

– Яся! Вернись!

Как хорошо, кажется, он пошел в другом направлении. Или ветер играет со мной злую шутку? Эй, ветер! Ты со мной или против меня? С этой мыслью нащупываю металлическую ручку. Без особой надежды толкаю дверь,