Мехмед, помня, что он шехзаде, пусть и не первый, и вообще, почти мужчина, вел себя соответственно, держался важно, от попыток Хатидже расцеловать племянника в обе щеки уклонился. Он был одет, как маленький паша, стойко терпя неудобство.

А вот Михримах своего любопытства не скрывала, она совала нос во все щели, пыталась все разглядеть и разузнать. В свои два с половиной года девочка вела себя как взрослая принцесса, сказалось воспитание Хуррем, которая внушала дочери, что она единственная принцесса, а потому особенно любима отцом. Это так и было, Сулейман баловал любимицу, позволяя ей многое, но еще больше позволяла мать. Хатидже даже головой покачала:

– Ох, Хуррем, как бы потом вам не плакать с ней.

– Повелитель любит дочь и балует ее.

– Любить и баловать не одно и то же. Нужно сказать брату, чтобы был с принцессой построже.

Хуррем вовсе не понравилось такое намерение, и если сначала соскучившаяся по общению Хатидже и не менее соскучившаяся по воле Хуррем болтали непринужденно и даже с удовольствием, то после замечания по поводу Михримах Хуррем словно подменили. Она словно испуганный еж свернулась клубком, выставив наружу все свои иголки. Хатидже очень хотелось сказать, что она не желает диктовать Повелителю и Хуррем, как воспитывать маленькую Михримах, что сама любит девочку, но Хуррем была так напряжена, что ничего хорошего не вышло.

– Хуррем, Михримах очень красивая девочка, и я ее люблю, но она капризна, это может потом породить много проблем.

– Мы с Повелителем сами знаем, как воспитывать своих детей!

– Я не хотела советовать, прости.

Но доверие было разрушено. Хатидже не чувствовала себя виноватой, ведь она не сказала ничего плохого, но Хуррем вела себя так, словно плохое услышала. Сестра Сулеймана подумала о том, как трудно с Хуррем валиде.

Когда вечером Сулейман поинтересовался, как прошел визит, Хуррем только плечом дернула:

– Они все лезут не в свои дела!

– Какие?

Взгляд Сулеймана стал жестким, не заметив этого, Хуррем снова дернула плечом:

– Учат, как воспитывать наших детей.

– Разве валиде не касается воспитание внуков, а Хатидже племянников? – султан пытался быть мягким, но Хуррем не могла остановиться.

– Валиде не любит моих детей, для нее прежде всего Мустафа.

– Хуррем, Мустафа старший, и он много времени вместе с Махидевран проводит рядом с валиде, конечно, он ближе.

– Но я же не могу приводить и приносить всех детей в покои валиде и сидеть там с ними. Да меня и не зовут!

Она была права, но как же Сулейману не нравилось вот это неприятие друг друга самыми дорогими ему женщинами – валиде и Хуррем. Их тихая война не могла привести ни к чему хорошему. Так недолго и до беды…

Беда разразилась раньше, чем он ожидал, причем не одна.

Сулейман сидел у валиде, в очередной раз выслушивая жалобы на Хуррем, на то, что она ведет себя вызывающе, ни с кем не считается, думает только о своих детях.

– Хуррем вытребовала себе еще одну комнату, пришлось пробить стену и присоединить к ее покоям соседнее помещение.

Повелитель попробовал мягко укорить мать:

– Валиде, но ведь у нее четверо детей, как можно жить в трех маленьких комнатках?

Хафса все прекрасно понимала и сама, она даже переселила бы Хуррем с детьми в другие покои, более подходящие, но это если бы Хуррем попросила, а не требовала.

– Хуррем совсем забыла, что существуют просьбы, она знает только требования.

Это Сулейман уже испытал на себе. Он тоже чувствовал, что его возлюбленная попросту зазналась, но не видел, как можно все исправить. Чуть смущенно разведя руками, посетовал:

– Что же мне, ее наказать?

Валиде смотрела на сына почти с жалостью, блестящий полководец и правитель (мать не сомневалась, что Сулейман себя еще не показал по-настоящему, все впереди), в гареме и особенно в присутствии этой колдуньи Сулейман становился если не беспомощным, то каким-то потерянным. Вот так женщина может лишить силы самого крепкого мужчину.

– Хуррем не мешало бы наказать. – Валиде была рада, что они беседуют наедине, верная хезнедар-уста, притаившаяся в уголке, не в счет, она и слова не скажет об услышанном. – Только я не знаю как.

– Она прекрасная мать, валиде.

– Да, как орлица над своими детьми, я не спорю, но их не нужно защищать в гареме, никто не обидит принцев и принцессу. А то, что Хуррем считает, что я меньше люблю ее детей, не верно, я люблю всех внуков одинаково, просто Мустафа старше и мне ближе. То, что я больше люблю мать Мустафы, чем мать Мехмеда, то тут уж сердцу не прикажешь. Зато вы больше.

Валиде попыталась улыбнуться собственной шутке, но услышать ответ сына не успела, евнух едва успел открыть дверь, как в нее просто ворвалась Хуррем.

– Хуррем, что случилось?!

Она была так возбуждена, что едва заметила самого Сулеймана, приведя того в неописуемое изумление. Но изумление длилось недолго, потому что взбешенная Хуррем принялась выкрикивать Хафсе:

– Это ваши люди убили мою служанку?! Это по вашему приказу?

– Что?!

– Я подарила новенькой служанке Сафие свою накидку. Хотели убить меня, а убили Сафие, потому что та была в моей накидке!

– Хуррем, убийцу сейчас же найдут, только перестань кричать.

– Повелитель, как я могу не кричать, если боюсь за жизнь свою и наших с вами детей?

Сафие, новую служанку Хуррем, не убили, хотя серьезно ранили, кто и за что, пока неизвестно. Выговаривая валиде в присутствии султана, Хуррем рассчитывала на одно: что тот заберет ее с детьми из гарема в Топкапы, где проводит основное время сам. Конечно, в Новом дворце нет места для гарема, там проходят заседания дивана и никогда не слышали детских голосов. Но все когда-то бывает впервые, разве не нарушал Повелитель законы ради нее, почему бы не сделать это еще раз ради детей?

Это был дерзкий замысел – отделиться от гарема и стать единственной не просто наложницей Повелителя, но единственной его женщиной. Таким образом, она низводила гарем просто для места доживания ненужных женщин, включая валиде. Так доживали получившие отставку одалиски и старые богатые рабыни в прежнем дворце, почему бы и этому не стать таковым? А на новом месте она заведет свои правила, там не будет больше наложниц, Хуррем и только Хуррем!

Она так увлеклась своей идеей, что забыла всякую осторожность.

Увидев державшуюся за бок раненую Сафие, Хуррем решила действовать немедленно. Она уже знала, кто именно и за что ранил Сафие, девушка умудрилась заигрывать сразу с двумя евнухами, обещая свои ласки обоим. Евнухи не могли вступать с одалисками и рабынями в связь, но ласкать-то и получать ласки они умели.