Иви у раздвижной стеклянной двери негромко и торопливо объяснялся с Холодом и Дойлом. Баринтус и Гален стояли чуть поодаль, разговаривая; Баринтус казался взволнованным. Но, наверное, он тревожился из-за Догмелы с Иви, потому что если бы он понял, что с ним едва не проделал Гален, настроение у него было бы куда хуже. Попытка заколдовать равного себе у сидхе считается оскорблением — это заявка на превосходство, на обладание большей силой, чем тот, на кого накладывают чары. Гален ничего такого не подразумевал, но Баринтус наверняка истолковал бы все именно в этом смысле.

На коротком диванчике сидели Катбодуа с Усной, и она его обнимала. Вороново-черные волосы Катбодуа спускались до плеч, сливаясь с ее черным плащом, который на самом деле был мантией из вороновых перьев, но умел менять облик, подстраиваясь к обстановке, как это свойственно волшебным предметам. Кожа у нее казалась ослепительно-белой по контрасту с черными волосами, но я знала, что она не белее моей.

Рядом с монохромной Катбодуа Усна казался фейерверком красок. Он был раскрашен природой под трехцветную кошку: на лунно-белой коже были рыжие и черные пятна. В такую кошку превратилась его мать, когда была им беременна. Усна свернулся калачиком на коленях Катбодуа, как кот — насколько ему удавалось при шестифутовом росте. Волосы он распустил, они накрывали черную одежду и сияющую красоту Катбодуа пледом из мягкого меха. Катбодуа задумчиво перебирала его волосы пальцами, пока оба они смотрели на разворачивающиеся перед ними страсти. Выражение в серых глазах Усны, самой некошачьей его черте, и в черных глазах Катбодуа было до странности одинаковым. Они любовались суматохой безэмоционально, как это умеют животные. Усна когда-то мог превращаться в кота, а Катбодуа — ворона или ворону. В те времена ей не приходилось полагаться в разведке на глаза настоящих птиц. Оба они из-за этой способности меньше походили на людей или даже на сидхе, в них проступало нечто более древнее, близкое к природе.

Разумеется, до этой минуты я не подозревала, что они спят вместе. Они в паре заступали на службу, но пока я не увидела, как холодная и даже жутковатая Катбодуа ласкает его волосы, мне и в голову не приходило, что между ними есть что-то большее. Они умело скрывались.

Шолто словно почувствовал — а может, удивление отразилось у меня на лице, потому что он сказал:

— Твое позволение другим стражам выбирать любовников заставило их обнародовать свою связь.

— Не то чтобы заставило. Они решились открыться, потому что поняли, что это не опасно.

Шолто кивнул:

— Согласен.

Он шагнул вперед, ведя меня за руку, будто в танце.

Гален, улыбаясь, направился к нам, но тут неразличимым от скорости движением за ним метнулся Баринтус — и Гален внезапно оторвался от земли и полетел прямо в стеклянную стену, отделявшую нас от моря и скал.

Гален врезался в стену — в бетонный угол чуть сбоку от стекол. Стена от удара пошла трещинами, точно как в мультиках. Не то чтобы на ней остался четкий отпечаток его тела, но было ясно видно, к примеру, где он попытался подставить руку, смягчая удар.

Гален тряс головой, пытаясь подняться, а Баринтус уже шел к нему. Я хотела бежать и вмешаться, но Шолто не дал. Впрочем, Дойл оказался между ними быстрей, чем мне удалось бы два шага сделать. Холод подошел к Галену.

— Уйди с дороги, Мрак! — рявкнул Баринтус, и в окно плеснула волна, хоть мы и были высоко от моря.

— Ты хочешь лишить принцессу ее телохранителя? — спросил Дойл, стараясь сохранить непринужденный вид. Но даже мне было видно, как напряжены его мускулы, как упирается в пол толчковая нога, готовя опору для удара или какого-то иного не магического, а физического воздействия.

— Он меня оскорбил, — заявил Баринтус.

— Не стану спорить. Но среди нас никто не владеет так хорошо личным гламором, только Мередит и Шолто могут соревноваться с ним в искусстве маскировки. Нам это его умение сегодня необходимо.

Баринтус стоял посреди комнаты, меряя Дойла взглядом. Наконец, глубоко вздохнув, он шумно и быстро выдохнул, расслабил плечи и встряхнулся — волосы встрепенулись как птичьи перья, хотя ни одна птица не может похвастаться оперением таких оттенков синего цвета.

Он посмотрел в другой угол комнаты, на меня и Шолто, схватившего меня за плечо.

— Прости мое ребячество, Мередит. Он тебе и правда сегодня нужен.

Он еще раз громко вздохнул в притихшей комнате и глянул мимо застывшего в боевой стойке Дойла.

Гален поднялся с помощью Холода, но поза у него была неуверенная, как будто без поддержки Холода он стоять не смог бы.

— Пикси! — крикнул Баринтус, и океан еще выше и сильнее плеснул в окно.

Отец Галена действительно был пикси — ему удалось обольстить фрейлину королевы. Гален встал прямее, глаза сменили обычный насыщенный оттенок на бледно-зеленый, почти белый по краю. Это был плохой знак — я такое видела считанные разы. Гален был по-настоящему взбешен.

Он стряхнул с себя руку Холода, и тот его отпустил, хотя по лицу ясно было видно, что он об этом жалеет.

— Я такой же сидхе, как ты, Баринтус, — сказал Гален.

— Не смей на мне пробовать свои пиксячьи хитрости, Зеленый, или в другой раз улетишь прямо в окно.

Мне стало понятно, что Рис не ошибся. Баринтус входил в роль короля, потому что только король мог вести себя так бесцеремонно с отцом моего ребенка, Мне нельзя было спустить это безнаказанно. Просто нельзя.

— Он едва не заколдовал великого Мананнана Мак-Ллира не благодаря наследству пикси, — заявила я.

Пальцы Шолто сжались на моей руке, предостерегая. Наверное, он был прав, но мне необходимо было вмешаться. Если я промолчу, то мою, пусть почти воображаемую, корону, я уступлю Баринтусу немедленно.

Баринтус сердито повернулся ко мне.

— А это что значит?

— Значит, что Гален приобрел столь мощную магию, став моим любовником и одним из моих королей. Раньше он и подумать не мог о том, что ему удастся затуманить разум самого Баринтуса.

Баринтус чуть кивнул:

— Он прибавил в силе. Все они прибавили.

— Все мои любовники, — повторила я.

Он молча кивнул.

— На самом деле ты злишься, что я хотя бы однажды не позвала тебя в свою постель, и не потому, что хочешь секса, а потому что хочешь проверить, не вернет ли это тебе все, что ты потерял.

Он не решился взглянуть мне в глаза, только волосы волновались вокруг его лица, словно под струями подводного течения.

— Я нарочно ждал, пока ты сюда зайдешь, Мередит. Я хотел показать тебе, как поставлю Галена на место.

Тут он все же поднял взгляд, но мне ничего не удавалось прочесть у него на лице. Я не узнавала лучшего друга своего отца и самого частого нашего гостя в мире людей в том, кто стоял сейчас передо мной. Несколько недель на берегу моря словно переменили его. Неужели именно таким высокомерным и мстительным он впервые явился к Неблагому двору? Или уже тогда его сила оставалась в прошлом?