По реакции Мотченко можно было и не спрашивать, кого именно он признал в этом фотороботе, однако Грязнов не удержался, кивнул на лист бумаги:

— Шкворень?

— Да.

Пакет с фотороботом сопровождала коротенькая записка, подписанная Юнисовым.

«Вячеслав Иванович! Страшно рад вновь сотрудничать с Вами и, чем могу, помогу. Однако с вашим запросом относительно подарочной шкуры для президента — полный облом. Были подняты на ноги все промысловики и посредники, которые могли бы иметь к подобным заказам хоть маломальское отношение, однако никто ничего толком сказать не смог. К тому же выяснилось, что августовский телефонный звонок-предупреждение из Хабаровска, не считая «Гринписа», был дан всего лишь по двум районам: Стожаровскому да еще в твое Пятигорье. Предположительный вывод: тот телефонный звонок — чистой воды блеф, возможно даже провокация, расценивай его как угодно! Но его задача — настрополить милицию на предстоящее убийство тигра и, возможно, подобным иезуитским способом расправиться с кем-то из неугодных людей. Впрочем, окончательные выводы делать Вам».

Дочитав записку, Вячеслав Иванович передал ее Мотченко, и когда тот пробежался глазами, спросил:

— Ну и как?

Мотченко пожал плечами.

— Да как тебе сказать?.. Честно говоря, я тоже стал склоняться к этой мысли.

— Шкворень?

— Судя по всему, он. Правда, звонить мог любой из его людей.

— А цель?

— Ты же сам знаешь — Безносов. И не случись того пожара… — Мотченко махнул рукой и, поднявшись из-за стола, прошел к сейфу, достал из его нутра ополовиненную бутылку коньяка и две рюмки.

Подобные стрессы всегда решались самым доступным и в то же время самым надежным и действенным способом…

Прожив несколько лет в Пятигорье, Вячеслав Иванович имел полное право считать себя коренным таежником, однако на поверку оказалось, что он практически не знает психологию этих людей и так же далек от них, как и в те времена, когда возглавлял Московский уголовный розыск.

Для задержания стожаровского олигарха Шкворня прибыла группа оперативного реагирования краевого Управления внутренних дел, и когда следователь из Хабаровска предъявил обвинение сразу по четырем статьям Уголовного кодекса России, стожаровское «сарафанное радио» сразу же связало этот арест с тем заказом на шкуру уссурийского тигра, о котором, оказывается, не переставали шушукаться в поселке. И когда утром следующего дня Вячеслав Иванович проснулся от непонятного гула на улице, то поначалу даже не поверил своим глазам.

Окно его «люкса» выходило на центральную площадь, и то зрелище, которое открылось его глазам, не поддавалось описанию.

По обе стороны памятника Ленину, который показывал вскинутой рукой путь в коммунизм, точнее говоря, на окна самого пристойного в поселке административного здания, в котором разместилась районная управа и прочие близкие к ней структуры, стояло две колонны — одна поменьше, другая побольше, — из которых неслись крики, явно обращенные к стожаровским властям. Та, которая была поменьше, но зато более крикливая, состояла из каких-то полупьяных мужиков и женщин, надрывавшихся от криков в защиту «самого честного и порядочного человека на свете» Шкворня, и вторая — испуганно притихшая и смирная.

Случись подобное с кем-то и где-нибудь еще, Грязнов не поверил бы рассказчику. Но все это проходило перед его глазами, и сам он был в здравом рассудке и в памяти.

По другую сторону памятника «дедушки Ленина», сохранившегося с советских времен и весьма ухоженного, стойко держалась толпа мальчишек и девчонок, в руках которых шевелилось что-то живое и разношерстное.

Вячеслав Иванович сильно прижался лбом к стеклу.

Господи милостивый! Видимо, поддавшись какому-то единому порыву, вся эта ребятня вышла на площадь с самыми дорогими для них питомцами, готовая отдать их в подарок российскому президенту, лишь бы взрослые не убивали тех тигров, которые еще водились в их тайге и которыми они так гордились.

Щенки и разноцветные котята, кролики в клетках, огромная черепаха в руках крошечной девчушки, еще какая-то живность, которую невозможно было рассмотреть в толпе, но что более всего поразило Грязнова, так это тигр.

Огромный, в натуральный рост тигр из папье-маше стоял рядом с белобрысым вихрастым пацаном, и тот показывал крепко сжатый кулачок закрытым окнам стожаровской управы…

Грязнов с силой оттолкнулся руками от подоконника. Вот теперь уже можно было звонить Турецкому и возвращаться в Пятигорье. Или в Москву?..