Важнейшее значение для этой концепции последней сефиры имеет её подчёркнутая связь с символами женского. Тогда как в третьей сефире, бина, образ матери мира появляется только мельком, последняя сефира проявляет изобилие образов, которые связаны, прямо или косвенно, с женским. Похожие образы появляются достаточно часто в Аг аде, прежде всего в агадических притчах, где, однако, они никогда не связаны с Богом или аспектами Божества, считающимися за женские. Агада ничего не знает о такой образности, и мы тщетно будем искать её в литературе гнозиса Меркабы. Применение таких образов к мидда Бога, считающейся женской, и их последующее введение в мир гностического символизма было одной из самых далеко идущих разработок в формировании Каббалы. Трудно сказать, следует ли рассматривать этот процесс как прорыв древних, мифических образов и «архетипов» в мир, где они были чистыми метафорами, или обновлённым историческим контактом с гностической традицией, которая никогда не переставала пользоваться такими образами. Состояние древнейших сохранившихся текстов не позволяет нам сделать выбор между этими альтернативами, если, конечно, это настоящие альтернативы, а не взаимно совместимые возможности, как вполне может быть. Более тщательное изучение этого символизма показывает, как глубоки были метаморфозы образности Агады в процессе формирования идей о последней сефире.

В частности, три или четыре концепции, которые выходят далеко за пределы всего встречающегося в древней Агаде, в Бахир отождествляются друг с другом: невеста, дочь царя или, попросту, дочь как таковая, Шехина, и община Израиля. Вдобавок, есть символизм земли (которая зачинает), луны (которая не имеет своего света, но получает свет от солнца), этрога, «плода красивых деревьев» в праздничном букете (Лев. 23:40), который считается женским, и финика, считающегося образом вагины. Первые четыре концепции используются взаимозаменяемо в Бахир; и это совершенно ново. В талмудической литературе Шехина никогда не является символом женского; ещё менее она тождественна общине Израиля, неважно, как часто или легко последняя персонифицируется. Шехина в талмудической литературе — это всегда попросту сам Бог, то есть Бог, насколько он присутствует в конкретном месте или в конкретном событии. Это «присутствие» или «пребывание» Бога точно передаётся еврейским термином Шехина. Существительное используется только для обозначения «пребывания» Бога, его присутствия, и никогда — для какого-то твар-ного существа. Нигде оно не отделяется от самого Бога, как, например, миддот милосердия или строгого суда, которые уже в Агаде представлены как появляющиеся перед Богом и даже спорящие с ним на манер ангелов. Во многих отрывках термин может быть заменён такими выражениями, как Бог, Хозяин мира, Святой, да будет он благословен, и так далее, безо всякого изменения смысла. Вопреки предположениям многих учёных в их поиске ипостасей и концепций, которые занимают промежуточную позицию между Богом и миром, Шехина — это не качество Бога, если только это не качество его цельного и нераздельного присутствия[245].

Верно, что в талмудический период эта концепция уже имела потенциал для гностического гипостазирования. На самом деле, в Талмуде однажды упоминается множественное число шехинот, но в намеренно отрицательной и ироничной манере. Sanhedrin 39Ь вкладывает в уста римского императора вопрос, которым он якобы дразнил Раббана Гамалиэля (ок. 100 г.н.э.): «Ты утверждаешь, что на каждом собрании из десяти покоится Шехина? Сколько шехинот [на арамейском: шехината], по-твоему, здесь?» Это множественное обобщение, конечно, уже не допускающее приравнивание Шехины с высшим Богом, похоже, было самоочевидным среди ман-деев, литература которых переполнена упоминаниями мириад миров, утрас (сокровищниц с богатствами) и шехинот, хотя мы так и не узнаём, что же они в точности из себя представляют. Это существа или места света, которым не приписывается никакая конкретная функция. Среди манихеев пять членов царя рая света тоже называются пятью шехинот [246]. Однако, это использование развивалось вне иудаизма; мистики Меркабы ничего о нём не знают.

В той степени, в какой Шехина не относится к присутствию и проявлению Бога в земном мире, но раскрывается в небесном мире Меркабы, она, естественно, может быть отождествлена с кабход, Славой Бога. Потому мир Меркабы может быть обозначен как место «его Шехины, скрытой от людей на недоступных высотах»[247], и термин «престол Шехины» заменяется на «престол славы»[248]. Это скрытая Шехина, являющаяся посвящённым в видении Шиур Кома. В теофании они видят «тело Шехины»[249]. Голос исходит от Шехины, сидящей на престоле, и говорит низшим порядкам[250]. О различии между Богом и Шехиной можно отметить, что здесь, возможно, уже играет определённую роль гностическая дифференциация между скрытым бытиём Бога и фигурой, которая появляется в теофаниях его (схожим образом скрытой) формы. Однако, она никогда не достигает такой степени, чтобы можно было говорить об отношениях между Шехиной и Богом. Голос, исходящий из неё, не говорит с Богом, но звучит как голос самого Бога, обращённый к его созданиям.

В одном отрывке в позднейшем слое Мидраша мы можем заметить шаг, приведший к установлению Шехины как автономной сущности. Сравнение талмудического источника, Sanhedrin 104b, с поздним Мидрашем ясно показывает это развитие:

Талмуд

Мужи Великого Собрания перечислили их [тех, кто не имеет доли в грядущем мире]. Р. Иехуда сказал: они желали включить другого [царя Соломона], но образ его отца явился и распростёрся [с мольбой] перед ними. Однако, они отвергли его. ... После чего небесный голос обратился к ним, повторив Притч. 22:29: «Видел ли ты человека проворного в своём деле? Он будет стоять перед царями, он не будет стоять перед простыми».

Мидраш Мишле

Когда Синедрион пожелал поместить Соломона с тремя царями и четырьмя отдельными людьми [которые не имеют доли в грядущем мире], Шехина встала перед Богом и говорила Ему: Хозяин Мира! «Видел ли ты человека проворного в своём деле?» [Притч. 22:29]. Но эти люди хотят перечесть его среди врагов света [проклятых]. После чего небесный голос раздался и сказал: «Он будет стоять перед царями...» и т.д.

Таким образом, решающая фраза не появляется в Талмуде или в ранних параллелях той же агаде[252]. Это стало возможно только после того, как неизвестные агадисты более позднего периода гипостазировали Шехину в божественное качество, отличающееся от самого Бога и способное вступать с ним в диалог. Автор XII века, похоже, имел перед собой ещё более крайнюю версию этого отрывка: «Тогда Шехина простёрлась перед Богом»