мечтает о сексе с американцами и только по присущей большевикам застенчивости не хочет в этом признаваться. Американцы, ищущие во всем только экзотики и сильных ощущений, с радостью попались на его удочку и на время нейтрализовали товарища Воронцова.

Однако все оказалось несколько сложнее, чем ожидал Арсений Федорович. Он сильно надеялся на свою лопатку, но теперь было ясно, что она не справляется с тяжелой советской землей. Однако, если он уйдет с Волковского кладбища с пустыми руками, больше его сюда никто не пустит. Значит, надо что-то придумать…

Вы скажете, что тут придумаешь? Но так мог сказать только иностранец. Алсуфьев же родился на этой земле, он прожил на ней первые двадцать пять лет, он знает ее, как никто, он найдет выход.

И он, действительно, нашел его, причем исключительно путем логических рассуждений. Кладбище – это то место, где лопата является главным рабочим инструментом. Но, разумеется, лопаты не разбрасывают просто так даже в стране большевиков. Здесь поблизости должно быть административное здание, там наверняка и хранятся всякие лопаты, ломы и прочее оборудование, необходимое для погребения умерших.

Алсуфьев хорошо изучил карту кладбища и помнил, что административное здание находится где-то на северо-западе. Дорога до него даже по ночному погосту оказалась недолгой. И – на ловца и зверь бежит – несколько лопат стояли, просто прислоненные снаружи к стене небольшого подсобного помещения.

Он выбрал наиболее удобную и вернулся к могиле отца. Теперь дело пошло не в пример быстрее. Он втыкал ее в землю, нажимал ногой, наклонял, выламывал пласт земли, отбрасывал его в сторону. Это повторялось раз за разом, и яма быстро углублялась. Вот, наконец, лопата стукнула о что-то твердое. Алсуфьев удвоил усилия, но копал теперь осторожнее – и не вглубь, а как бы параллельно земной поверхности, отшвыривая в сторону измельчавшуюся почву.

Показалась крышка гроба – черная, наполовину сгнившая. Он еще немного окопал вокруг домовины, потом перекрестился, сказал: «прости, отец!» и вставил лопату между крышкой и гробом. Раздался хруст, крышка отошла в сторону. Алсуфьев включил фонарик. На него из гроба глядел скелет. За прошедшие десятилетия тело уже истлело и не было того отвратительного гниющего запаха, который источает обычно разлагающийся труп.

– Прости, прости, – бормотал Алсуфьев.

Он отложил фонарик, наклонился ниже, стал шарить в темноте руками. Наконец нащупал подушку покойника, потащил наружу. На ощупь разорвал ее, посыпались перья. Снова включил фонарик, держа его правой рукой. В левой у него оказался коричневый кожаный мешочек размером с большое яблоко. Арсений Федорович положил фонарик на край могилы, так, чтобы свет его падал вниз, дрожащими руками развязал мешочек. Из неглубоких его внутренностей засверкали живым огнем драгоценные камни…

Внезапно над головой зажегся новый свет, более сильный. Он ослепил Алсуфьева. Тот прикрыл глаза, тщетно пытаясь разглядеть, что происходит.

– Так-так, – раздался из темноты чей-то голос, – и что же это мы тут делаем? Могилы оскверняем, не так ли, господин Алсуфьев?

Над Арсением Федоровичем высились две темных фигуры.

– Руки вверх, – велел все тот же незнакомый голос.

Алсуфьев неожиданно покорно поднял руки. В левой он по-прежнему сжимал кожаный мешочек.

– Вылезайте, и, пожалуйста, без шуток. Стрелять буду без предупреждения, – объявил из темноты неизвестный.

И тут случилось то, чего, вероятно, никто не ожидал. Алсуфьев как-то странно крякнул, присел и, как черт из табакерки, выпрыгнул из могилы. Без всякой паузы он бросился на ближнюю к нему фигуру, сбил ее с ног, а сам помчался прочь, петляя в темноте, как заяц.

– Старлей, догнать! – рявкнул лежащий на земле Дерябкин.

Воронцов метнулся следом за беглецом. Тот бежал неожиданно быстро для старика, но шансов у него все равно не было никаких. Во-первых, он вымотался, пока раскапывал могилу, во-вторых, разница в возрасте все-таки должна была сказаться. Довольно скоро он выдохся, стал спотыкаться, а там и вовсе перешел на шаг. Однако, когда лейтенант приблизился к Алсуфьеву, тот быстро обернулся к нему лицом и произвел коварный удар ногой в коленную чашечку. Воронцов инстинктивно поднял ногу и удар пришелся в голень. Лейтенант только хмыкнул.

Видя, что удар не достиг цели, противник атаковал лейтенанта руками. Но не тут-то было! Воронцов был лучшим борцом Второго главного управления, мастером спорта по боевому самбо. Несколько уклонов и блоков, нырок под бьющую руку – и Алсуфьев уже лежал на земле, надежно придавленный небольшим, но мускулистым телом противника.

Спустя несколько минут две темных фигуры нарисовались возле разрытой могилы, где сидя на могильном камне, ждал полковник. Лейтенант так завернул правую руку Алсуфьеву за спину, что тот не то, что сопротивляться – разогнуться не мог.

– Ага, – сказал полковник, – догнал-таки. Молодец, считай, что реабилитировался.

– Я не понимаю, что происходит, – высоким голосом заговорил эмигрант. – Я – гражданин Соединенных Штатов. Кто вы такие? Вы ответите за свое самоуправство! Если я задержан, я требую консула. Без консула я не скажу больше ни слова…

– Лейтенант, – перебил его Дерябкин, – наденем-ка на нашего гостя браслетики.

Он вытащил из кармана наручники, они с Воронцовым быстро надели их на руки Алсуфьеву.

– Вот так-то лучше, – сказал полковник. – Так у тебя не будет соблазна бегать по всему кладбищу.

Тут он посветил пленнику фонарем в глаза и спросил негромко:

– А теперь к делу – отвечай, где камни?

– Какие еще камни? – голос Алсуфьева звучал еще тише. – Не знаю никаких камней…

– Не знаешь, значит, – тут Дерябкин с неожиданной ловкостью обыскал Алсуфьева и извлек из глубокого внутреннего кармана кожаный мешочек. – А это что?

– Вы не имеете права, – прохрипел Алсуфьев. – Я буду жаловаться… Это мое имущество, оно досталось мне по наследству.

– Имущество, – кивнул полковник. – По наследству… Ну, если все законно, то, конечно, камни мы вам вернем.

Воронцов изумленно покосился на начальство. То есть как это – вернем? На каком основании? Как известно, все, что найдено в недрах СССР, принадлежит государству. Максимум, на что может рассчитывать Алсуфьев – это процент от клада. Да и это ему не светит, потому что он пытался украсть камни, а не честно сдал их государству. О чем говорит полковник? Но Дерябкин на лейтенанта даже не глянул.

– Итак, вы утверждаете, что эти драгоценные камни по закону являются вашим имуществом? – голос у полковника звучал холодно и отстраненно.

– Да, утверждаю, – после небольшой паузы отвечал Алсуфьев.

– Прекрасно. А нет ли тут, случайно, людей, которые могут оспорить ваши права на это имущество?

Алсуфьев как-то странно сглотнул, потом приблизил лицо к лицу полковника вплотную и стал судорожно в него вглядываться.

– Что смотришь – не узнал? – криво улыбнулся Дерябкин и повернувшись к Воронцову, отдал ему фонарик. – Лейтенант, посвети-ка мне в лицо. Пусть наш гость полюбуется, что делает с людьми жизнь.

Воронцов направил фонарик на лицо полковника. Тот смотрел на Алсуфьева прямо, не щурясь от света. Так же, не щурясь, глядел на него и Алсуфьев. И тут, наконец, Воронцов вспомнил, где он мог видеть синие до черноты глаза американца.

– Не может быть… – чуть слышно пробормотал Алсуфьев. – Митя, ты?

Секунду Дерябкин молчал, потом улыбнулся горькой улыбкой.

– Здравствуй, Сеня. Здравствуй, брат…

* * *

Спустя десять минут они втроем сидели на уличной скамейке под фонарем. Точнее сказать, сидел один Алсуфьев. Лейтенант стоял за спиной у эмигранта, а полковник Дерябкин ходил вдоль скамьи туда и сюда, словно тигр в клетке.

Воронцов не понимал, почему они сидят на улице, почему не едут в гостиницу. Но Дерябкин буркнул, что так безопаснее.

– Два чувства дивно близки нам, в них обретает сердце пищу: любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам, – наконец проговорил полковник, остановившись и глядя на Алсуфьева в упор. – Негостеприимно тебя встретили отеческие гробы, не так ли, Сеня?

Алсуфьев подавленно молчал. Молчал и полковник, не говоря уже про старлея.

– Ну, товарищ старший лейтенант, вы, наверное, уже догадались, что тут не все чисто, – сказал наконец полковник, хмуро покосившись на Воронцова. Тот только сглотнул. – Позвольте, однако, официально представить вам моего родного брата Арсения Федоровича Алсуфьева.

Воронцов безмолвствовал: да и что тут