Моника встала.

— Извините, мне нужно в туалет.

Чтобы удерживать равновесие, ей пришлось опираться о стены и дверные косяки. Закрывшись в ванной, она склонилась над раковиной. Не отрываясь, она смотрела на свое отражение в зеркале — пока черты лица не начали расплываться, превращая ее в чудовище. Она уже очень близко, у самой черты. Это опасно. Засасывающий мрак рядом, она чувствует, как он вибрирует. Он давит на тонкую защитную пленку, ищет брешь. Она должна признаться. Должна пойти к Пернилле и во всем признаться. Сказать, что это она во всем виновата. Если она не сделает этого сейчас, она не сделает этого никогда. Она будет обречена все время лгать. И испытывать постоянный страх разоблачения.

Внезапно зазвонил телефон. Моника не обращала внимания на звонок. Но в дверь ванной осторожно постучали:

— Моника, вам звонят. Она не представилась.

Сделав глубокий вдох, Моника приоткрыла дверь, чтобы взять трубку. Она не была уверена, что совладает с собственным голосом.

— Да, это Моника.

— Здравствуйте, Моника, это Осе. Не буду вам мешать, поскольку у вас, как я поняла, гости, у меня очень короткий вопрос.

Тонкая, защищавшая ее пленка мгновенно восстановила свою целостность, и от мрака по ту сторону Моника теперь была защищена. Поддавшись первому порыву, она чуть не захлопнула дверь, но потом почувствовала, что должна увидеть лицо Перниллы. Увидеть — чтобы понять, узнала ли она голос женщины, которая приходила к ней домой, чтобы рассказать о своем чувстве вины. Пернилла тем временем снова села за стол, Моника видела ее только со спины.

— Все в порядке. Мы просто ужинаем с подругой.

Во всяком случае, Пернилла продолжала есть.

Моника отчаянно пыталась убедить себя, что это добрый знак.

— Дело в том, что моя дочь Эллинор работает в службе социальной помощи, и ей нужна ваша консультация. Как врача. Там что-то серьезное, иначе она бы не попросила. Я просто хочу спросить, могу ли я дать ей ваш номер, чтобы она позвонила и все рассказала сама. Ей нужен врач, который сможет прийти домой к одному из получателей.

Монике хотелось как можно скорее закончить разговор и вернуться за стол, чтобы прочитать по лицу Перниллы, поняла она что-нибудь или нет. Что угодно, только бы избавиться от этой неизвестности.

— Конечно, разумеется, без проблем, пусть позвонит сегодня попозже, и мы назначим время.

На этом разговор был закончен. Моника стояла не шевелясь. Пернилла по-прежнему сидела к ней спиной, каждая деталь внезапно обострилась настолько, что у Моники потемнело в глазах. Как мучительны эти несколько шагов, которые позволят ей увидеть лицо Перниллы и понять, разоблачена она или нет, — понять, пришло ли время для признания. Ноги ей не повиновались.

Она оставалась на месте, позволяя себе скоротечную передышку.

Потом Пернилла повернулась, и Монике показалось, что между этой секундой и следующей, когда она смогла увидеть ее лицо, прошла целая вечность.

— Господи, Моника, столько денег, это безумие. Спасибо, Моника, спасибо.

Головокружение и тошнота исчезли. Равно как и нерешительность. Страх перед разоблачением был слишком убедителен. Да и момент, когда все еще можно было изменить, она упустила.

Возврата нет.

Подчиниться, взяв на себя все обязательства Маттиаса, только так она могла спастись.

Май-Бритт потребовала, чтобы Эллинор пересказала ей разговор с врачом полностью, не упустив ни единого слова, и та старалась, как могла. Май-Бритт было интересно все до последнего нюанса — самые смутные намеки, малейшие изменения интонации. Сосредоточив все свои ощущения на предстоящем визите, она даже боль почти не чувствовала. А еще ей было страшно. Такого страха она, пожалуй, никогда прежде не испытывала. Скоро дверь откроется, и в ее крепость проникнет незнакомый человек, и при этом она сама сделала так, чтобы этот человек пришел. И таким образом поставила себя в невыносимо зависимое положение.

— Я сказала как есть, что у вас болит поясница.

— А как вы объяснили, что ей нужно прийти ко мне домой?

— Сказала, что вы не любите покидать квартиру.

— Что вы еще сказали?

— Больше ничего.

Но Май-Бритт подозревала, что это не так, что Эллинор просто не хочет признаваться. Она наверняка описывала и ее омерзительное тело, и нежелание идти на контакт, и то, как грубо она может вести себя. Эллинор рассказывала о ней гадости, а та, что их слушала, теперь явится к ней домой и будет прикасаться к ней.

Прикасаться к ней!

Она жалела, что позволила уговорить себя.

У Эллинор, по ее словам, был выходной, поэтому она могла остаться подольше — и Май-Бритт в очередной раз испытала раздражение от ее доброты. Здесь должна быть какая-то причина. У Эллинор должна быть какая-то задняя мысль, иначе она не стала бы всем этим заниматься.

Было без четверти одиннадцать, оставалось всего четверть часа. Пятнадцать невыносимых минут — и пытка начнется.

Май-Бритт ходила по квартире, игнорируя боль в коленях. К тому же сидеть было еще больнее.

— Откуда вы знаете этого врача?

Эллинор сидела по-турецки на диване.

— Я ее не знаю, это знакомая моей мамы. Они познакомились на курсах несколько недель назад.

Эллинор встала, подошла к окну и посмотрела на противоположное крыло дома.

— Помните, я рассказывала вам об автокатастрофе? Май-Бритт собралась ответить, но не успела, потому что в этот момент раздался звонок в дверь. Два коротких сигнала, которые означали, что передышка окончена.

Эллинор посмотрела на нее и сделала несколько шагов, которые их разделяли.

— Все будет хорошо, Май-Бритт. Я побуду у вас пока.

И она протянула руку, намереваясь накрыть ею руку Май-Бритт. Но, чтобы избежать этого, Май-Бритт торопливо отступила назад. Их взгляды на мгновение пересеклись, после чего Эллинор скрылась в прихожей.

Май-Бритт услышала, как открывается дверь. Слышала их голоса, но ее мозг отказывался понимать значение произносимых в прихожей слов. Отказывался признавать, что возможности уйти у нее нет. Комок в горле разрастался, она не хочет. Не хочет! Не хочет снимать с себя одежду и выставлять собственное тело на обозрение чужого человека.

С нее хватит того, что она пережила раньше.

И вот они обе уже в гостиной. Эллинор и врач, которая милостиво согласилась прийти к ней домой. Май-Бритт узнала ее мгновенно. Эту женщину она видела на детской площадке с ребенком, который остался без отца. Это была женщина, которая с бесконечным упорством раскачивала качели. Теперь она стоит у нее в гостиной, улыбается и протягивает ей руку.