Самолет приземлился через два часа. Грохот моторов с завыванием утих. «Добро пожаловать в международный аэропорт Бобруйск!» — донеслось от Влада.

Мы вышли за КПП. На меня в афганке не обратили никакого внимания. Костя убежал звонить — докладываться.

— Тебе куда? — спрашивает Влад.

— В Гомель.

— Сейчас Костик придет, решим.

Тот вернулся радостный:

— Командир похвалил! Комиссия все признала удовлетворительным, а наглядную агитацию — образцовой. Все, разрешил завтра отдыхать. Свобода!

— Отлично! Нам надо Машу в Гомель отправить.

— Так туда наш инженер Валентиныч едет на выходные. Сейчас найду его.

Через пятнадцать минут Костя вернулся с сухим седеющим мужичком, уже переодевшимся в гражданку. Тот кивнул: «Та возьму. Только песик шоб седушку не запачкал, мяшок постэлим». И прошел к белой четверке. Мы попрощались с ребятами, обменялись телефонами. Они приглашали с собой, обещали в общаге устроить, но я сослалась на дела. Вместе с Риком мы разместились на заднем сиденье, он занял почти все место, а голову положил мне на колени. Мужичка звали Сергей Валентинович. Молча ездить он не может — болтал всю дорогу. Я только поддакивала, да рассказывала, как случайно оказалась помощницей ребятам.

Уже стемнело, когда мы увидели огни Гомеля.

— Тебе куда? — спросил он.

— Пока не куда. Жилье буду искать.

— Давай, к родителям жены заедем. Скажу, что ты знакомая сослуживца. На пару дней точно пустят. А там определишься.

— Замечательно. Я заплачу, сколько скажут.

Через двадцать минут мы у частного дома на улице Камышовой. Недалеко речицкое шоссе. Место, вполне подходящее под требования деда Егора. Я разминаюсь, пока Сергей Валентинович объяснял хозяевам, кто мы и зачем. В калитку выглянула пожилая женщина: «Проходите». Меня провели в комнату, собак остался на крыльце. Сергей Валентинович еще бросил пару фраз и уехал. Хозяйка предложила чаю, и за столом я рассказала, что должна встретится со знакомыми, но путешествие получилось не по плану, поэтому придется подождать пару дней. К чаю были бутерброды с маслом и сыром. Рику налили простокваши и накрошили хлеба. Он лизнул хозяйку, Наталью Дмитриевну в руку, чем очень растрогал. Потом меня уложили в соседней комнате. Я попыталсь заговорит насчет оплаты, но хозяйка только отмахнулась.

Утром я проснулась в девятом часу. Солнце ярко освещало комнату. Доносились восхитительные запахи. Встала, оделась в свою одежду. Афганку свернула трубочкой и убрала в сумку.

— Проходи, доча. Умываться там, — махнула рукой хозяйка в сторону умывальника, — во время встала. Сейчас драники будем есть.

Горячие белорусские драники со свежим домашним молоком — яство богов. Я жмурюсь, хрустя поджарочкой. Рассказываю о себе, об учебе.

У дедов своя корова. Недалеко Днепр, но рыбалку Василь Петрович не жалует. Сейчас оба на пенсии, работали учителями, квартиру оставили сыну, который живет там с женой и двумя детками.

— Мы их в лагерь отправили, — поясняет хозяин, — подальше от радиации. У нас еще нормально, а южнее есть пятна заражения, не меньше, чем в Чернобыле.

Я пытаюсь договориться об оплате, но меня и слушать не желают. Тогда говорю, что нарисую портреты обоих, если успею.

Чтобы переварить быстро меняющиеся обстоятельства, после завтрака напрашиваюсь помогать. Берусь пропалывать грядки с луком и чесноком. Надела штаны от афганки, очень удобные, и белую майку. На голове кепи. Солнце печет. Рик лежит в теньке. Монотонная работа оставляет наедине с мыслями и ощущениями. Откинула голову вверх.

Поняла, что изменилась — четко, как государственная граница. Напряжение ушло. Из людей, из природы. Никто не рвется из жил, никакого пролетарского надрыва, когда сломанными ногтями цепляются за грязный камень в непонятной борьбе. Тут спокойно все.

В обед отправилась вместе с хозяйкой в магазин. Окраина города. Гомель размером с Ярославль. В магазине свободно лежит молоко, кефир, какая-то ряженка под желтой крышечкой. Надо будет попробовать. И колбаса! Вареная и рядом же полукопченая. Я ее не ем. Но такое разнообразие продуктов удивило.

И народ, что встречался по пути — мягкий, болтливый, без всякой озлобленности и обреченности. Это стало открытием. Сразу захотелось здесь жить.

Ближе к вечеру ждали в гости Сергея Валентиновича с супругой. Я помогала с готовкой и столом. Уже заканчивали, когда знакомая белая четверка припарковалась у калитки, а по дорожке тесть катил уже коляску. Валентиныч вышел из машины и вдвоем онипересадили женщину с заднего на коляску. Она в белом платье в мелкий горошек. Красивое, но измученное лицо. Около тридцати пяти лет.

— Лиза знакомься, — сказала хозяйка, — это Маша, подружка Сережиного сослуживца Влада, молодой такой, лейтенант, был на юбилее.

— Мы в одной школе учились, — уточняю я, — здравствуйте, Лиза.

Лизу провозят к столу. Она поглядывает на меня с любопытством. Видно, что ей хочется пообщаться с новым человеком. И я не отказываюсь. Пока мужики обсуждают что-то по ремонту техники, мы болтаем. Но скорбная искра проскальзывает в ее взгляде время от времени.

— Лиза, извини за бестактность. Можешь рассказать, что с тобой случилось?

— История простая. Авария. Все целы, кроме меня. А у меня хлыстовая травма шейного отдела. Три года уже так. Обещали, что будет лучше. Примеры всякие приводили. В больнице лежу каждый год. Ничего не лучше. Руку вот еще начинает сводить. Муж нанимает массажистку время от времени, чтобы контрактуры не образовывались. Если честно, то когда про тебя услышала, то подумала, что Сережа нашел кого-то. Но тогда бы он к своим отвез. И все понятно. А сейчас смотрю на тебя, разговариваю и так хорошо рядом, что думаю — пусть бы такая была. Он же мужчина, ему так тяжело со мной.

— Так, Елизавета. Давай упаднические настроения на потом. Со мной хорошо, потому что энергия прет. Никому не отдавала, никого не лечила последнее время.

— А ты лечишь кого-то? Ты, вроде, художник?

— Одно другому не мешает. Разрешишь тебя посмотреть?

— Смотри, если хочешь, — вздохнула она.

Я отвожу ее от стола другую комнату. В полумраке хорошо видно ее свечение. Вот блок на уровне шеи. Разрыва спинного мозга нет. Если бы был, то все сложнее. И полное уныние. Потеря всякой воли к борьбе. Жду информацию по увиденному. Получаю разрешение и знания, что можно сделать. Беру в ладони ее голову. Череп невидимо подрагивает, я чувствую его неправильный дерганный ритм. Выравниваю под свой.

— Ой, как хорошо! Что ты там делаешь? — шепчет она.

— Немножко лечимся. Ты можешь попросить у мамы новогодний дождик и лейкопластырь лентой, если есть? А то если я спрошу, будет ненужное внимание. А нам сейчас лишние глаза не нужны.

— Давай спрошу.

Требуемое нашлось. Наталья Дмитриевна решила, что мы увлеклись чем-то своим и обрадовалась, что