Маше пришлось вернуться через рощу и сделать крюк, чтобы выйти к дому Люськи. Окно на кухню было распахнуто, и она увидела склонившегося над столом парня. Слава богу, её вещи так и остались висеть на верёвке. Чемодан стоял перед полуоткрытой дверью, будто Люська решил занести его в дом, а затем вдруг сорвался, чтобы закончить какое-то важное дело.

Маша зашла во двор и, не спуская глаз с освещённого окна, стащила с верёвки одежду. Кое-как запихнув её в чемодан, она быстро выволокла его на дорожку. Ещё раз взглянула на подсвеченное лампой лицо. Рисует?

Внезапно Люська повернул голову и внимательно посмотрел в окно. Маша замерла, чуть отклонившись и спрятавшись за ветку старой берёзы. Где-то вдалеке забренчал колокольчик.

Пригнувшись, Маша стала тихо отходить, пока не оказалась на приличном расстоянии от улицы. Она наконец поставила чемодан на землю и поволокла его в нужную сторону. Фигуру человека, шедшего навстречу, она различила издалека и сразу же узнала.

— Борис Егорович, — произнесла негромко, останавливаясь.

— А, Машенька! Я смотрю, вы в своём репертуаре — нагуливаете аппетит на сон грядущий, — он улыбался, и в сумерках его улыбка, обнажающая крупные зубы, особенно выделялась на загорелом лице.

— Да, у меня всё не как у людей… — хмуро заявила Маша.

— Помощь нужна? — Борис протянул руку к чемодану, но она отрицательно покачала головой.

— Ничего, справлюсь, спасибо. Есть новости?

— А что именно тебя интересует?

— Вы знаете…

— Знаю, — усмехнулся Борис. — А что ты мне дашь взамен?

— Вы же понимаете, что пока Кости нет, я не могу ничего вам…

— Так уж и ничего?

Борис подошёл ближе, обувь его скрипнула, и Маша замерла. Он не сделал больше ни одного лишнего движения. Но тягучее, вязкое, словно смола, молчание было понятнее любых слов. Даже Маше, неопытной в таких делах, стало абсолютно ясно, что имел ввиду Борис. Она медленно подняла глаза и не отводила до тех пор, пока он не моргнул, сделав вид, что отвлёкся на звон колокольчика, тренькнувшего где-то поблизости.

— Они предлагали мне деньги, чтобы я бросила Костю.

— Недостаточно много?

— Недостаточно вежливо, — усмехнулась Маша.

В глазах Бориса промелькнул интерес.

— А ты не так проста, Маша.

— Про три рубля — это точно не про меня, — Машу немного отпустило, но тело её было напряжено, словно струна. «Правильно, милая, так и надо. Не дрейфь…»

Борис тихо рассмеялся.

— Кажется, я начинаю понимать тебя. Хочешь и рыбку, и всё остальное?

Машу передёрнуло от его слов, но вслух она согласилась:

— Что же в этом плохого?

— Ничего. Ты на правильном пути, — Борис потёр подбородок, разглядывая Машу. — Я ведь поначалу решил, что ты, как бы это сказать…

— Романтичная?

— Ага, а ты, — он поцокал языком, — с места в карьер начала, молодец! Не боишься, что раскусят они тебя?

— Боюсь, — не стала врать Маша.

— И что Костя догадается, что это по твоей наводке его мать под следствие попала?

— Дарья Михайловна?! — растерялась Маша. — Подождите… как же так… Она не способна!

— Люди вообще на многое способны…

— Аркадий, он безобидный был… Как же…

Борис вздохнул.

— Её отпечатки на чашке, и на пузырьке…

— То есть, как на чашке?

Борис наклонился и понизил голос:

— А я забрал её чашку тогда со стола, как только Георгий обмолвился, что Аркашка из неё пил. Видишь, помог тебе…

— Я… я не хотела, чтобы так… — чуть не плача произнесла Маша.

— Ну, ну, — Борис легко привлёк её к себе и стал гладить по спине. — Если сама не расскажешь, то чего тебе бояться? Кто ещё знает?

— Люська. Поэтому и позвонил.

— Он тоже побоится лезть. Ему это ни к чему. Ты с ним как? Спишь, пока Кости нет?

— Да что вы говорите?! — Маша оттолкнула Бориса, но он лишь рассмеялся.

— Это я так спросил, для профилактики. Я ведь к чему весь этот разговор веду, — Борис сделался серьёзным, — непростая это семейка. Уж поверь мне, много лет их знаю. Я потому тебя и прошу, чтобы ты не шастала по чужим мужикам, пока Кости нет. Ежели невтерпёж, так ты ко мне приходи, по деревне не болтайся. Разговоры пойдут, слухи… Тебе оно надо?

— Да я…

— Уж коли они тебя не приветили, так в том беды нет. Главное, чтобы Костя за тебя держался. А ты его, под это дело, расспроси потихоньку…

— Но я не понимаю, о чём…

— А о том, — Борис понизил голос до еле слышного шепота, — куда старуха схорон дела после сына. Там ведь такие сокровища, что… — он огляделся. — Косте-то рано или поздно Софья проговорится, двести лет не проживёт. Только у него это всё будет нечестным путём нажито, понимаешь? Сашка сам, может, и не воровал, да скупал. Поэтому не Константину всё должно принадлежать, а стране! Не с архитекторских денег они живут, чуешь? Сашку-то прижали в один момент, я знаю — видел документик. Да потом всё исчезло, как не было. Подтёрли всё. А всё благодаря Дашке, отцу её. Чин у него милицейский такого уровня был, что… — Борис потыкал пальцем вверх. — Провернули они схему какую-то, на тормозах дело и спустили. Сашка тот ещё жук был, не подберёшься к нему с голыми руками. За столько лет концов не найду. Ты вот честная, принципиальная, тебе и карты в руки. А я уж подсуечусь, чтобы тебе помочь. И ещё… — Борис бросил на Машу быстрый взгляд. — Ты когда к Люське моталась, ничего там не видела необычного?

Ноги у Маши ослабели. Она присела на чемодан и сложила руки на коленях.

— Борис Егорович, ну о чём вы? Там же ничего нет…

— Ну да, ну да, — почесал нос Борис. — Это я так, чтобы всё контролировать… Ничего, значит?

— Нет, — пожала плечами Маша.

— Я в том плане, что может вещи какие, письма…

Маша развела руками.

— Откуда же мне знать? Это же личное.

— Личное-неприличное, — оскалился Борис.

— Вы сейчас о чём?

Борис задумался, словно взвешивая все за и против, но потом, решившись, всё-таки, произнёс:

— Дело прошлое, но… про мать свою ничего Люсьен не говорил?

— Вот вы бы сами у него и спросили, Борис Егорович, — ответила Маша. — Он же ребёнком был, когда с ней это случилось. Вам ли не знать?

— Да, да, — закивал Борис. — Но может что-то… связанное с кем-то… С кем она общалась…

— Странные вещи вы у меня спрашиваете, — Маша слезла с чемодана и решительно взялась за ручку.