— Я сейчас закончу лекцию и подойду к вам, — негромко сказал Балясин. — Машунь, поставь чайник, в холодильнике торт.

Маша задержалась у двери, отправив Костю на импровизированную кухню, огороженную ширмой. Студенты внимали Фёдору Кузьмичу, а он, прохаживаясь мимо мольбертов, продолжал лекцию:

— Вернёмся к Фрейду. Он говорил, что живопись — это единственное искусство, в котором интуитивные способности художника могут иметь большее значение, чем реальное знание или ум…

Через полчаса они сидели за столом, и Маша разливала свежезаваренный чай.

— Так что простите меня, Фёдор Кузьмич, но я ничего не нарисовала толком. Небольшие эскизы, разве что…

— Ну что вы, Машенька, какие обиды? Вы лучше расскажите мне о Николаевском…

— Вам интересно? Или вы хотите поделиться моим рассказом с заказчиком? Где, говорите, он сейчас живёт?

Балясин не ответил. Молча отставил чашку и промокнул рот бумажной салфеткой.

— Там, знаете, Фёдор Кузьмич, такая история случилась… Давно. Но Костя помнит. Правда, Кость? — Маша не могла сдержать волнения.

Цапельский кивнул. Балясин повернулся к нему:

— Большое дело вы, Костя, задумали… Ваш дед оценил бы поступок… — он потёр лоб. — Так о чём вы говорили, Маша?

— Вы были знакомы с Николаем Августовичем? — она уткнулась подбородком в основание ладони и подалась вперёд.

— Я вам больше скажу, — Балясин поправил очки, — я был его учеником. Удивительнейший человек! Жаль, Костя, что вам не удалось пообщаться с ним в более зрелом вашем возрасте. Но я вижу, что благородная кровь предков живёт в вас и когда-нибудь даст жизнь новому поколению…

Маша незаметно провела рукой по животу.

— Я жил там иногда, снимал дом. Несколько недель в августе, — Балясин снял очки и стал протирать стёкла, задумчиво глядя перед собой. — Часто вспоминаю это время… Людей, которых встретил. Я был молод и очень увлечён искусством. У Цапельских постоянно собирались творческие личности, да и простые люди частенько присутствовали на этих сборищах. Николай Августович был широкой души человек, для него каждый был интересен.

— А почему вы не женились, Фёдор Кузьмич? — спросила вдруг Маша, и нога Кости тут же ткнулась в её ступню.

— Ну, — Балясин улыбнулся, — не всем так везёт как вам, молодые люди. Я, конечно, увлекался, но… Знаете, искусство всегда стояло у меня на первом месте. Жена, дети? Мои дети — это вы, ученики и соратники. — Он вздохнул. — Любовь… Я знаю, что это такое. Но я сам отказался от неё. В Николаевском, кстати, я и встретил девушку, молодую женщину, с которой хотел бы… Но она была замужем, и я… — Балясин развёл руками. — Мы много общались. Я рассказывал ей о любимых художниках, о картинах. Более внимательного слушателя я больше не встречал. Ей было всё интересно! А я был рад просто говорить с ней и смотреть на неё…

— У вас были отношения? — не отставала Маша, стараясь не обращать внимания на выпученные глаза Кости.

— Ох, Маша, — Балясин погрозил пальцем, — этот ваш современный взгляд на мир! Позвольте я тактично промолчу. Она замужняя женщина, да и столько лет прошло… Конечно я всё помню, и иногда думаю о ней. Назовите это малодушием, но мы не строили планов… Я просто не стал рушить её жизнь, понимаете? Да и свою тоже, — поморщился Балясин. — Живопись стала для меня всем. Вот Фрейд, кстати, говорил…

— Я не понимаю, — перебила Маша, — вы частенько упоминаете Фрейда, но какое он имеет отношение к живописи? К психологии, да. Но вы ведь не связываете его с…

— Машенька Рощина, — рассмеялся Балясин, — талантливый художник, умница и трудяга! Но, — он погрозил пальцем, — по матчасти у меня к тебе претензий никогда не было. А вот теорию следовало бы подтянуть.

Маша с удивлением взглянула на учителя.

— Люсьен Майкл Фрейд — британский художник, который специализировался на портретной живописи и обнажённой натуре, мастер психологического портрета. Я всегда восхищался его умением сочетать художественное мастерство с умением заработать на нём, как бы кощунственно для вас это не звучало. Но, это реалии, и ничего страшного в этом нет…

— Вы прекрасный художник, Фёдор Кузьмич. И портрет Зиночки…

— Вы сказали — Зиночки? — вздрогнул Балясин. — О господи… Да-да, её звали Зиночкой. Откуда вы…?

Маша достала из сумочки пожелтевшее письмо и передала его Балясину.

— Я нашла его вместе с картиной. С той, где она нарисована у пруда…

— Да… — лицо Балясина побледнело. Он скомкал листок, не читая, и сунул его в карман. — Николай Августович как-то рассказал мне, что она часто там бывает. А мы… мы встречались именно в том месте. Я попросил его передать ей мой подарок. Не хотел лично… это было бы неудобно… У неё семья… И она…

Маша моргнула, смахнув выступившие слёзы.

— А Розу, её вы помните?

Балясин отвёл глаза и пожевал губами.

— Нет, не помню.

— Вы нарисовали и её портрет…

— Я рисую всю свою жизнь, — твёрдо ответил Балясин. — Преданность выбранному делу отличает от мастера от ремесленника. Всё остальное ерунда…

Маша перевела взгляд на Костю. В его глазах она увидела нечто такое, что придало ей сил. Цапельский любил её, и это было главным. Маша выдавила из себя улыбку и посмотрела прямо на Балясина.

— Мы завтра зайдём к вам. Я и… — она шмыгнула носом. — Есть очень хороший парень. И он очень талантлив. Вы сами увидите. А зовут его Люсьен…

Конец