Я совершенно растерялась во время их перепалки. Возможно, потому, что у меня было гораздо более скучное прошлое, чем у них обеих. Невольно у меня вырвался вздох: конечно, и Квентин Стенхоуп заметил сей прискорбный факт и потихоньку ретировался.

Женщина без прошлого вроде меня вызывает лишь зевоту. Ирен же, как выяснилось, танцевала, стреляла и пела и в конце концов добилась славы и состояния. Правда, ее карьера прервалась, поскольку прискорбные обстоятельства вынудили примадонну скрываться. Как же все-таки несправедлива жизнь!

– Послушай, Пинк, – произнесла я тоном гувернантки, пусть и бывшей. – Ты в долгу перед Ирен и передо мной, и твоих извинений недостаточно. Пора тебе объяснить все толком, чтобы мы могли исправить совершенное тобой зло.

– Даже ты, Ирен, не сумеешь воскресить медиума! – воскликнула девушка, искренне сокрушаясь.

– Да, не сумею. Но мы найдем того, кто ее задушил. Даже если ты заблуждаешься, Пинк, и происшествие никак не связано со мной, все же Софи не заслужила такую смерть. Нам следует разрешить загадку жестокого и бессмысленного убийства. «Смерть каждого Человека умаляет и меня»[43]. Это написал поэт шестнадцатого века, человек, который потакал своим слабостям и в то же время отличался святостью. Понимаешь, что я хочу сказать? Ничто на свете не бывает просто и однозначно. И его слова так же верны сегодня, как и двести лет назад.

Хорошо, я позволяю тебе использовать мое прошлое, Пинк, если ты считаешь, что так нужно ради общего блага. Но я и без твоих понуканий займусь расследованием убийства Софи. Это мерзкое преступление, и оно в любом случае должно быть наказано.

– Вот именно, – вставила я своим самым суровым тоном и посмотрела на Ирен. – Мы ведь найдем злодея?

– Ах, Нелл! – воскликнула подруга, когда мы остались номере гостиницы одни. – Хоть ты-то понимаешь, почему я не горю желанием раскрыть тайну своей матери?

– Конечно. Она, несомненно, была не совсем приличной женщиной. Мне очень жаль, Ирен, но похоже на то, что у тебя такое же печальное прошлое, как у Годфри. Ты была тайно зачата в позоре и грехе, и лучше не копаться в подобных вещах.

– Все не так просто, Нелл. Если права Пинк, то мое тайное рождение действительно могло сегодня стать причиной убийств. Мне тяжело об этом думать.

– Ты знаешь, Ирен, – прошептала я, придвинувшись к ней поближе, – ребенком я воображала, что, быть может, моя мать вовсе не скончалась при родах и что я дочь… принца Уэльского. Или цыганской прорицательницы, которая оставила меня на ступенях приходской церкви, после чего меня удочерил мой добрый отец.

Подруга очень внимательно выслушала мою исповедь, а потом издала смешок:

– Все мы воображаем себя подкидышами, Нелл! Даже ребенок с самым счастливым детством и благополучной семьей порой придумывает себе мрачное прошлое! «Ведь я куда интереснее, чем считают другие!» – рассуждает тоненький голосок. Так вот, Нелл: ты и без всяких фантазий куда интереснее, чем считают другие, – вот почему Квентин так увлекся тобой.

– Правда? Квентин увлекся мной? Нет, быть не может.

– Ты знаешь, что так и есть, хотя и не решаешься признаться даже себе. Просто удивительно, сколько на свете вещей, в которых мы сами себе не признаемся. Я знаю, что копание Пинк в моем прошлом откроет правду, хотя сама боюсь узнать истину. Ну что же, поскольку упорную журналистку невозможно остановить, придется следовать за ней по пятам. Мы пойдем по тропинке, которую она проложила в дебрях моего американского прошлого.

– Не хочу ничего узнавать, – жалобно сказала я.

– Я тоже. И мне не пришлось лгать: я действительно забыла почти все свое детство и юность. Вероятно, на то были свои причины. Пинк принуждает меня отправиться туда, где, возможно, обнаружится нечто неприглядное. Такое, чего я не желаю помнить. Если у меня есть мать, имя которой в конце концов удастся узнать, я ее презираю, Нелл. Для меня в поисках нет смысла – разве что я смогу ненавидеть конкретное имя.

– Ирен! Ты же говоришь о матери.

– Ну и что?

– Память о родителях священна.

– Правда?

– Во всяком случае, должна быть священна… Итак, что же делать дальше? Может быть, к нам должен присоединиться Годфри?

– Нет! Я не хочу его волновать, пока сама все не пойму. – Ирен так глубоко вздохнула, что этот вздох мог бы дойти до последних рядов зала оперы. – Дело не в том, что я стыжусь своих театральных корней. Просто я считаю, что важно только настоящее.

Интересно, какие секреты могли бы открыться, если исследовать ранние годы моей покойной матушки? Вероятно, никакие, но все же… Пусть лучше она останется портретом в маленьком бархатном футляре, умещающимся в ладони. Мама… для меня это что-то незнакомое, да и для Ирен, наверное, тоже. Я вполне понимала желание подруги оставить все как есть.

К сожалению, Нелли Блай придерживалась другого мнения.

Носить траур – это освященная временем традиция… Несомненно, есть что-то утешительное в черном одеянии: оно подобающим образом, безмолвно выражает скорбь.

Журнал «Делиниэйтор» (1891)

Как только Ирен решилась исследовать свое прошлое, уже ничто не могло ее остановить.

В тот день мы вернулись на Юнион-сквер, чтобы нанести визиты людям, которые, как выяснилось, знали ее в детстве. На этот раз она была исполнена решимости выжать из них все, что они способны вспомнить.

И снова мы были втроем: Ирен, Пинк и я.

Но все пошло не по плану.

В меблированных комнатах Крошки Тима мы обнаружили, что тот отбыл в неизвестном направлении.

– Ему сказочно повезло! – защебетала миссис Макджилликади в ответ на наш вопрос о Тиме. – Тимоти предложили совершить длительное турне по Западу вместе с Баламбо, Парящим в Воздухе. Подумать только! Ведь он столько лет сидел без работы! – Тут она нахмурилась. – Конечно, теперь придется дать объявление, так как потребуется новый жилец. А Тимоти так тихо себя вел… для бывшего барабанщика.

– Да уж, подумать только! – раздраженно заметила Ирен, когда мы спускались по лестнице с крыльца дома, облицованного коричневым известняком. Она обменялась со мной взглядом, что осталось незамеченным для мисс Пинк, искавшей глазами экипаж. Как жительница Нью-Йорка, юная американка изо всех сил старалась нам показать, что теперь мы на ее территории, которую она знает как никто другой.

Я поняла, что́ хотела сказать Ирен: разве мог внезапный отъезд Крошки Тима быть случайным? Сбежал ли он сам по какой-либо причине, или кто-то позаботился о том, чтобы своевременно удалить его со сцены?