Ты будешь про «Данко» говорить или нет, чуть не выкрикнул Турецкий, не в силах больше слушать логические построения Хмуренко, ежесекундно ожидая, когда же начнется. Он потянулся за сигаретами, но, опомнившись, засунул пачку в карман – по стародавнему соглашению с Ириной Генриховной дома он курил только на кухне.

– Ир, свари чаю, пожалуйста, или кофе.

– Потом, – отмахнулась Ирина Генриховна, слушавшая Хмуренко как завороженная.

– Потом будет самое интересное, – пообещал Турецкий.

– Ладно. Так чаю или кофе?

– Не важно. И того и другого.

«…Не первый случай в истории мирового коммунистического движения. Схема предельно проста: человека обвязывают взрывчаткой и бросают под танк. Разумеется, обещают всемерное содействие, чтобы не подорвался раньше времени. Для тех, кому аналогии с Гомером и Вергилием кажутся чересчур далекими, в нашей программе более свежие исторические параллели. Мы предлагаем вам короткие сюжеты об окончании политической карьеры Анастаса Ивановича Микояна и Николая Ивановича Рыжкова…»

Турецкий все-таки вышел на кухню и закурил.

– Заваришь сам, раз пришел, – тут же сказала Ирина Генриховна, – я пошла смотреть.

Но он не докурил, бросил почти целую сигарету в мусорное ведро, поставил чашки на поднос и вернулся в столовую.

«Сенсационное обвинение в адрес генпрокуроров России из Швейцарии, прозвучавшее сегодня в интервью президента телекомпании CNN и успевшее за несколько часов вызвать недоуменную реакцию многих известных политических деятелей и серьезных аналитиков, – произнося слова „серьезных аналитиков“, Хмуренко издевательски улыбнулся, – получило неожиданное подтверждение. Агентство Рейтер распространило информацию…»

Оставшиеся двадцать минут до конца программы Хмуренко строил самые невообразимые версии о всемирном прокурорско-коммунистическом заговоре.

Турецкий слушал его, скрестив пальцы на руках, сжав до боли зубы и насылая на телевизор пассы. Зная манеру Хмуренко ввернуть что-нибудь эдакое в заключительной фразе, он ждал, что тот брякнет-таки про «Данко». Только когда дали рекламу про тетю Асю, он поверил, что пронесло.

– Я за пивом! – объявил Турецкий, но, потоптавшись минуту в прихожей, разулся, вернулся на кухню и полез в холодильник. – Пиво как-нибудь в другой раз, – пояснил он Ирине Генриховне, – сейчас надо коньячку.

Инара. Ноябрь 1971

Отец предложил Инаре не ходить в суд.

– Тебя ведь не будут допрашивать? Зачем лишний раз нервничать?

Инара действительно переживала. И не смогла бы, наверное, четко ответить: за Мурада или за себя. Тягостная хандра не отпускала сутками, ничего не хотелось. На допросы ее больше не вызывали, Замятин не появлялся, даже брат Мурада больше не приходил. Она дни напролет лежала на диване с книжкой, по пять раз перечитывая каждую страницу и все равно не запоминая прочитанного.

Следствие завершили ударными темпами. Могли бы волынить и месяц и полгода, но уложились в двухмесячный срок. Суд назначили на пятнадцатое октября – сороковой день со дня смерти Бармина, отложив рассмотрение нескольких дел. Процесс обещал быть громким.

– Давай я устрою тебе больничный, а еще лучше организуем путевку в санаторий, куда-нибудь в Крым, – предлагал отец. – Отдохнешь, все забудется.

Но Инара все-таки пошла.

Похудевший, осунувшийся Мурад смотрел под ноги и, даже когда ему задавали вопросы, не поднимал глаз. Наверняка так посоветовал адвокат, чтобы раскаяние выглядело натуральнее. Его немногочисленные родственники сидели в углу зала, и вокруг них само собой образовалось кольцо отчуждения из пустых стульев. Инара пожалела, что не послушалась отца, – ей пришлось сесть с ними, она же объявила себя невестой обвиняемого. Мать Сергея снова смотрела на нее долгим тяжелым взглядом, не с ненавистью, скорее с презрением.

Замятина снова не было. Или его держали в комнате для свидетелей, или не будут допрашивать в первый день, и он решил не приходить. Зато, как и на кладбище, было много коллег Сергея – и в форме и в штатском.

Вначале допросили участкового из Кашина, которого они тогда разбудили и который первым из представителей власти увидел труп. Потом вызывали по очереди оперативников, экспертов… Народные заседатели с жадным любопытством поглощали подробности, народ в зале безмолвствовал, судья – благообразный мужик с шикарной седой шевелюрой – все заседание листал папку с делом.

Последним в первый день для дачи показаний пригласили таксиста, который подтвердил, что на момент приезда в Кашино, то есть всего за полтора часа до гибели, Бармин был трезв и вел себя вполне вменяемо. После этого объявили перерыв до завтра, и выходивший народ оживленно шептался, что завтра-то и начнется самое интересное.

Самое интересное началось, когда свидетельское место занял Замятин – серьезный, подтянутый, с комсомольским значком.

Прокурор, опершись ладонями на стол и слегка покачиваясь, выдержал паузу, ожидая, пока в зале установится полная тишина, а народные заседатели оторвутся от своих бумаг и сконцентрируют на нем свое внимание. Только после этого он начал допрос:

– На следствии вы, Замятин, вначале показали, что Бармин был зачинщиком драки?

– Да.

– И выстрелил первым. Выстрелил, целясь в Оласаева, так?

– Да, я так говорил.

– Вы изменили свои показания?

– Да.

– Почему?

– Потому что это неправда. – Замятин отвечал с гордо поднятой головой, четко и громко, правда избегая при этом смотреть на зал и особенно на скамью подсудимых.

– Обращаю внимание суда, что свидетель Замятин изменил свои показания до того, как следствие получило результаты судебно-баллистической экспертизы, поэтому обвинение сочло целесообразным не предъявлять Замятину обвинения в лжесвидетельстве. – Прокурор глотнул воды и сурово взглянул на Мурада. – Пуля, обнаруженная на месте преступления, по заключению баллистической экспертизы, действительно выпущена из пистолета ТТ, то есть из оружия Бармина. Но место ее расположения и отсутствие деформации позволяют с уверенностью утверждать, что Бармин стрелял в воздух, то есть производил предупредительный выстрел. В свете этого показания Оласаева на предварительном следствии о прямой угрозе его жизни представляются ложными. И картина преступления выглядит следующим образом: Бармин воспользовался пистолетом только для устрашения Оласаева и не имел намерения его убивать. В пользу этого утверждения говорит и тот факт, что он нанес Оласаеву удар по голове рукояткой пистолета и характер травмы Оласаева однозначно свидетельствует: пистолет человек, наносивший удар, держал за ствол, а при таком положении оружия говорить о намерении застрелить нельзя… И фактически участники драки меняются ролями. На самом деле Бармин защищался. После первого удара ножом он вынул пистолет, но не для того, чтобы стрелять. Он предложил Оласаеву бросить нож, тот не послушался, тогда Бармин использовал пистолет как холодное оружие, то есть ударил им Оласаева, защищаясь от ножа, но, когда и это не подействовало, он сделал предупредительный выстрел в воздух, а Оласаев добил раненого Бармина ударом ножа в спину.