глаза, я отдаюсь тягучей нежности с оттенком горечи. Мы делим её на двоих. Цепляемся друг за друга будто поцелуй действительно последний…

Тело наливается ватным безволием, когда Демьян разрывает поцелуй. Я не сразу понимаю, что сумка упала, и её содержимое теперь валяется в ногах.

Спохватившись, резко приседаю и начинаю лихорадочно запихивать внутрь. Демьян, будь он неладен, решает мне помочь. Джентльмен, видите ли!

Он усмехается, подняв тетрадку со щенком на обложке. Отдает мне и берет в руки выпавший листок…

Кровь перестает циркулировать, желудок скручивает спазмом, а в груди загорается опасный пожар... Я с ужасом смотрю на контраст смуглых пальцев и белого листа. Натужно дышу, молясь, чтобы он молча отдал его мне. Ещё немного и отключусь от реальности. Я хочу отключиться и не видеть, как Дема крутит его и читает надпись на обороте.

Была ни была. Раз уж мои мозги отключились в самый неподходящий момент, надо топить до конца.

- Демьян, я хотела отдать тебе его после матча. Я как-то порезала палец, когда нарезала бутерброды, а аптечка у Вики и папы в комнате. Ящик выпал, а там этот лист… - останавливаюсь перевести дыхание, – я случайно прихватила, испугалась, услышав их голоса. Хотела сжечь, но забыла. А потом…потом ты сказал, что твой отец…пропал, а не…. И я подумала, что надо отдать тебе. Вдруг это важно. Он бессмыслен. На нем нет ФИО пациента. Я его не переводила. Вдруг это имеет значение или нет. Возможно же, что кто-то просто написал имя твоего отца на обороте случайно…. – лепечу негнущимся языком.

- Это за обследование. Сеть клиник принадлежит семье друга деда, - механически проговаривает безжизненным голосом.

- Ты что-то понимаешь в этом? – неуверенно рукой накрываю ледяные пальцы Демьяна.

Его колошматит. Я слышу стук его зубов. Или это мой?

Нет. Общий.

- Понимаю и не понимаю. Мать ездила якобы на оздоравливающую лабуду в эту клинику, а дед смотался в командировку за бугор в тот кон, - отвечает также бездумно. – Я понимаю почему он отозвал…. Я понимаю почему она…ремонт решила..., - бормочет словно в агонии.

Я рискую взглянуть ему в лицо и отшатываюсь. Хочу исчезнуть и не видеть, но я стою и смотрю.

У Демьяна лицо посерело, губы обескровлены и дыхания почти нет. Но хлеще всего взгляд.

Пустой. Безжизненный. Сломленный.

Я видела как разбиваются вещи, но никогда не видела как разбивается человек. До этого дня…

26.1 Ничего нет

26.1 Ничего нет

Демьян

- Ма, ты где?

- Дома, сынок.

- Будь, я скоро приеду.

- Что-то случилось? – потеряно блеет.

- Нет, все ох…отлично, мам. Шикарно, - говорю с горькой усмешкой.

Отключаюсь раньше, чем она снова откроет рот. Слышать её не могу.

Листок в руках выжигает нутро агонией. Меня будто пропустили через серию отбойников и оставили додыхать на потеху публике.

Я смотрю на бумажку и буквы плывут перед глазами, складываясь в едкое « ха-ха, мы тебя нагрели». Меня нагревает вот уже несколько месяцев собственная мать. Без чепухи из серии «а вдруг?».

Клинику я знаю, время отлучки деда и мамы совпадает. Куча мелких признаков сюда же идеально вписываются. Ровно в то время дед отозвал детектива, якобы пересмотреть методы и варианты поисков, потому то отрицательные отчеты он уже видеть не в силах. До сих пор пересматривает. И ремонт мать затеяла неспроста. А эта её фраза, что я деду пожалуюсь. Смешно. Они в одной упряжке, вместе делают из меня идиота. Мать смилостивилась, соизволив оставить всё как есть…

Меня развели. Обвели вокруг пальца как лошка.

Утешает, что это анализы, а не акт о вскрытии.

Отец жив. Он жив.

- Дем, тебе нельзя сейчас за руль, – Юля хватает меня за локоть.

Я останавливаюсь и соображаю, что добрался до тачки.

- А у тебя пара.

- Как-нибудь без меня обойдутся. Я такси вызову.

Кажется киваю и плюхаюсь на землю, опираясь спиной на колесо. Сжимаю переносицу, ловя «черный экран» перед глазами. В воздухе витает волнующий аромат. Напитываюсь им под завязку.

Самое правильное в данную минуту – отпихнуть от себя Юлю раз и навсегда. Я не знаю какими отбросами меня окатит мать, но Крайновой рядом со мной делать нечего в этот момент. Я поставил между нами точку поцелуем.

Это был последний поцелуй.

Она ещё не понимает этого, а я не смогу объяснить, когда поймет.

Нас не должно было произойти. Я должен был остановить свои реакции и оставить счет между нами нулевым. Я – эгоист до мозга костей. Пошел у себя на поводу. По умолчанию решил, что мы сможем… Не думал о камне преткновения, который разбивает всё между нами. Ведь пересиливать себя не так сложно, я каждый день закрываю глаза на присутствие Олежика и фальшивые потуги матери быть примерной мачехой. Решил, что дальше смогу видеть избирательно.

Прозрел я, когда она пылко отстаивала Олежика. Встреча с айсбергом неизбежна. Единственный вариант соскочить сейчас. Я начинаю ненавидеть себя за недальновидность. Вышли бы в ноль и разошлись. Поздняк…

Я увидел настоящую Юлю. Она не гонится за статусом, не боится сказать, что я веду себя как мудак, топит на волне позитива до последнего. Забавно морщит нос, когда хочет возразить, ест как в последний раз всякую дрянь и не оглядывается на окружающих. В её глазах свет. Он не ослепляет, а тихо обволакивает.

Я, черт подери, его увидел и почувствовал. Он пробрался через меня и осел глубоко внутри. И я не хочу, чтобы этот свет померк. Я не хочу, чтобы улыбка в небесных глазах превратилась в оскал…

Поэтому, услышав как она защищает Олежку, меня шарахнуло. Предельно ясно осознал - мне лучше самоустраниться. Забить на семейные сходки, в универе делать вид, что не было между нами ничего. Пускай возненавидит меня снова. Только бы она никогда не узнала, что за человек скрывается под личиной её папашки и продолжала верить в него.

Он не заслужил такую дочь. Не заслужил её преданности, потому что предатель.

Моя мать влезла в их семью, когда Алиса Дмитриевна была жива. Этот козел спутался с моей мамой, когда его жена болела.

Первый раз я засек Олежика три с лишним года назад. Дело было под вечер, водитель деда привез меня