– А что эта Хани? – поинтересовалась она. – По-твоему, там есть перспектива?

– Сомневаюсь, – сказал я. – Том оставил ее отцу свой телефон, но она ему до сих пор не позвонила. И он ей, насколько мне известно, тоже. Если бы ты меня спросила о шансах, я бы оценил их как нулевые. Очень жаль, но, полагаю, Хани мы больше не увидим.

Я, как всегда, ошибся. В последний четверг месяца, спустя две недели после ужина с Рэйчел, в лавку вошла Хани Чаудер собственной персоной, в белом летнем платье и большой соломенной шляпе с болтающейся бахромой. Было пять часов вечера. Том, сидя за конторкой, читал «Бумаги федералистов» [24] в мягкой обложке. Мы с Люси, придя из лагеря, расставляли на полках книги по истории в глубине зала. Клиентов не наблюдалось, и тишину нарушало только тихое жужжание вентилятора.

При виде гостьи глаза у Люси загорелись, и она уже готова была броситься ей навстречу, но я ее удержал, прошептав:

– Люси, не спеши. Дай им сначала поговорить.

Хани, чей взгляд был прикован к Тому, даже не заметила посторонних лиц, и мы, словно два тайных агента, спрятавшись за книжным шкафом, стали свидетелями их разговора.

– Привет, Том, – Хани бросила на конторку свою сумочку, сняла шляпу и тряхнула своей пышной шевелюрой. – Как жизнь?

Том оторвал глаза от книги, и челюсть у него отвисла:

– Господи. Хани? Какими судьбами?

– Сначала скажи, как ты?

– Ничего. Весь в делах, устал, а в остальном ничего. За то время, что мы не виделись, произошло много событий. Умер мой босс, и все это хозяйство, похоже, по наследству перешло ко мне. Теперь вот пытаюсь понять, что мне со всем этим делать.

– Я спрашиваю не про бизнес, а про тебя. Про то, что происходит в твоем сердце.

– Сердце пока бьется. Семьдесят два удара в минуту.

– Иными словами, ты по-прежнему один? Если б влюбился, оно билось бы чаще.

– Влюбился? Ты о чем?

– За этот месяц ты никого не встретил?

– Нет, конечно. Я был слишком занят.

– Ты еще помнишь Вермонт?

– Как я могу забыть?

– А последнюю ночь ты помнишь?

– Да. Помню.

– И?

– Что «и»?

– Кого ты видишь перед собой, Том?

– Я вижу Хани Чаудер. Невероятную женщину с невероятным именем.

– Сказать тебе, кого вижу перед собой я?

– Пожалуй, не надо.

– Я вижу блестящего человека, какого я еще не встречала.

– Ты это серьезно?

– Более чем. И поэтому я послала все к черту и приехала в Бруклин, чтобы быть рядом с тобой.

– Послала все к черту?

– Вот именно. Два дня назад закончился учебный год, и я написала заявление об уходе. Я свободна как птица.

– Но Хани… я тебя не люблю… даже толком не знаю…

– Все впереди.

– Что впереди?

– Сначала узнаешь, потом полюбишь.

– Так просто?

– Так просто. – Она улыбнулась и после паузы спросила: – А как поживает Люси?

– Нормально. Она живет у Натана.

– Эта работа не для него, девочке нужна мать. Теперь она будет жить с нами.

– Чего-чего, а уверенности тебе не занимать.

– Куда денешься – иначе, Том, я бы не была здесь со всем своим багажом.

Тут я решил, что уже достаточно всего сказано, и выпустил из укрытия девочку, которая со всех ног кинулась к Хани.

– А вот и моя лапочка, – бывшая учительница сграбастала Люси в объятия, легко оторвала от пола и, подержав на весу, поставила на ноги: – Ты слышала, о чем мы с Томом говорили?

Люси кивнула.

– И что ты по этому поводу думаешь?

– По-моему, хороший план. Лучше есть дома, чем в ресторанах, а ты так вкусно готовишь. Мы и дядю Ната позовем на обед, правда? А если вам надо будет куда-то пойти, он со мной посидит.

Хани довольно улыбнулась.

– А ты обещаешь быть хорошей девочкой?

– Нет, мэм, – Люси смотрела ей в глаза с непроницаемым лицом. – Я буду самой плохой, самой непослушной, самой несносной девочкой на свете.

Прошли месяцы. В середине октября, после того как адвокатская контора завершила наследственное дело, Том и Руфус официально стали владельцами «Чердака Брайтмана» и самого дома, где размещалась лавка. За это время Том и Хани успели пожениться, а Люси, так и не проронившая ни слова о местонахождении своей матери, пошла в пятый класс муниципальной школы № 321. Моя дочь не развелась. Более того, вскоре после упомянутой свадьбы Рэйчел сообщила мне по телефону, что она на втором месяце беременности.

После театрального появления в лавке будущей жены Тома половина моих обязанностей перешла к Хани. В свободные дни я продолжал записывать анекдоты в свою «Книгу человеческой глупости» и, как и было мне предсказано, сидеть с Люси всякий раз, когда эти двое выбирались вечером в город, что происходило достаточно часто. Изголодавшаяся по столичной жизни Хани жаждала охватить всё: пьесы, фильмы, концерты, танцевальные программы, поэтические чтения, прогулки под луной на речном пароходике. Приятно было видеть, как толстый, ленивый Том расцветает рядом со своей энергичной женушкой. Она положила конец его колебаниям по поводу наследства – было решено выставить дом на продажу. Половины вырученной суммы хватило бы на квартиру с двумя-тремя спальнями в округе и еще осталось бы на первое время, пока оба не устроятся на постоянную работу – скорее всего, учителями какой-нибудь частной школы. С июня по октябрь Том похудел почти на двадцать фунтов, то есть наполовину вернулся в свой нормальный вес, если говорить о тех далеких временах, когда я величал его Профессором. Словом, домашняя еда пошла ему на пользу. И, вопреки опасениям, Хани его не выпотрошила. Наоборот, она исподволь лепила из него настоящего мужчину.

Если читатель решил, что на нашем маленьком бруклинском пятачке воцарилась тишь и благодать, то он ошибся. Увы, не все браки заключаются на небесах, и неожиданной жертвой оказалась та, по кому когда-то сохнул Том, Идеальная Мать. При том что ее муж произвел на меня не самое приятное впечатление, я даже помыслить не мог, что он по собственной глупости ее прошляпит. Не каждый день встречается такая Нэнси Маззучелли, и, если уж мужчине посчастливилось завоевать ее сердце, он должен сделать все, чтобы ее удержать. Но, как я уже неоднократно демонстрировал на страницах этой книги, мужчины – существа неразумные, и смазливый Джеймс Джойс лучше других подтверждает данный тезис. Летом я подружился с матерью Нэнси (о чем позже) и бывал частым гостем за семейным ужином на Кэрролл-стрит. Именно там я услышал о прошлых прегрешениях ее мужа и стал свидетелем того, как их супружеская жизнь лопнула по швам. Собственно, его загулы начались добрых шесть лет назад, когда Нэнси была беременна первым ребенком. Узнав о его связи с барменшей в Трайбеке, она выставила его из дома, но потом родилась дочь, он стал клясться и божиться, что это никогда не повторится, и она поверила. Слова, слова. Кто знает, сколько тайных встреч за этим последовало? По подсчетам Нэнси, семь или восемь, включая романы-однодневки и перепихи на черной лестнице в рабочее время. Великодушная Нэнси предпочитала игнорировать доходившие до нее слухи, а кончилось тем, что он влюбился в какого-то парня и в августе окончательно свалил.