Степанида на мгновение задумалась, но тут же замотала головой.

— Нет, барышня. Я еще посмотрела, мол, сейчас проснется, увидит, что я Егора впустила, и вытолкает его взашей. Не спал он уже возле той двери, храпел себе в дальних комнатах.

Насколько осознанно Степанида лжет или говорит чистую правду? Я допускала, что она все же не врет, по одной лишь причине: она явно не ожидала, что барышня устроит ей настоящий допрос и не удовлетворится эмоциями и криками.

— Слышала что? Звуки, стук, шум какой? — спросила я, решив использовать замешательство Степаниды по полной. Пока она отвечает не думая — можно считать, что это истина хоть в некой степени.

— Нет, барышня. Ничего не слыхала.

Анна заперла входную дверь на засов. Мог об этом знать Егор? Вполне, если у Анны это было привычкой; опять же, она охраняла припасы от посягательств. Плюс этой ночью не было Луки — лишний повод для предосторожности. Егор пришел, подергал дверь — закрыто, обошел дом, потребовал, чтобы жена его впустила. Что у него за дело было к Татьяне?

— Зачем Егор приходил к Татьяне?

— Да я не знала, что он к ней пришел, барышня, — и я первый раз уловила в ее голосе какую-то фальшь.

Но может быть, что… Я расцепила руки, которые так и держала за спиной, скрестила их теперь на груди и возвышалась над Степанидой как судия. Не впервой Егор на глазах у жены напропалую шастал налево? Авдотью я отослала, но, может, не на пустом месте она вцепилась в зятя? Авдотьи нет, на безрыбье сгодится и рак, но не такое уж тут и безрыбье. Полно красивых вольных баб, кровь с молоком, и что-то тут у Степаниды не сходилось — и у меня заодно. Какая, к чертовой бабушке, Татьяна?

— Что же, — с притворным сочувствием склонила голову я, взмолившись Преблагому, чтобы у Степаниды не сорвало от триггера крышу, — муж твой весьма до чужих баб охоч? При такой-то жене-красавице?

У людей, конечно, предпочтения разные, но должна быть веская причина, чтобы променять Степаниду на кого бы то ни было. Авдотья — ладно, вольные бабы — согласна. Но где-то же существует предел?

— Я порченая, — вздохнула Степанида. — Матушка мной от бремени в поле разрешилась. Батюшка чему мог, тому научил. Лекарничать могу, поискать что, а все одно, барышня, я Егору окаянная, черная. Прошлый год-то меня избил, дабы я такую же черную девку в подоле с поля не принесла. А после… не мне мужа судить, барышня Елизавета Григорьевна, мое дело бабье — угождать да кланяться.

И свидетельствовать против мужа, хмыкнула я. Стоять у двери мне надоело, но уж больно мизансцена была хороша и настраивала Степаниду на верный лад. Дернусь — испорчу все. Не хотелось бы.

Про Авдотью я упоминать не стала. То, что Егор избил жену до того, что у нее случился выкидыш, основание для мести. Долго же Степанида ждала, но месть обычно и подают холодной…

— А убил он ее зачем? — вырвалось у меня вслух — случайно, но Степанида внезапно ответила.

— Может, барышня, то из-за Моревны-ведьмы, — и я с трудом подавила возглас удивления. — Мне Егор велел всем сказать, что он со мной был, ежели кто спросит. А не был, ушел. — Степанида смотрела на меня — выражение лица ее было кислым. Возможно, о своих откровениях она уже тысячу раз пожалела, а может, понимала, что история ее шита наспех белыми нитками, дерни — рассыпется все, не соберешь. — Я за ним пошла, проследила. Думала, он к Авдошке пошел. А он сторожил окрест, пока Моревна круги выкладывала. Я еще глянула — Анна идет, только подумала, что крикнуть надо али как еще знак подать, как она отвернула, в сараи пошла.

Интересно, как бы они выкручивались, если бы Анна все-таки пошла не в сараи. Если бы да кабы, но все же крестьяне не способны продумать все наперед. Или мне в таком свете показывают.

— Потом что? — спросила я, хотя дальнейшим событиям я была самым что ни на есть очевидцем. Предпочла бы не быть, но что сталось, то сталось. И — да, Авдотья… поспешила я ее отослать в монастырь, или как знать, может, именно что очень вовремя.

— Егор постоял да и повернул, но не к дому или деревне, а так, затихарился, а я ушла. Моревна как была, так не стало ее, — Степанида передернулась. Я вспомнила Федота. Пожалуй, у баб нервы покрепче. — А дальше вы, барышня, сами все знаете.

— Что так поздно ко мне пришла?

Я подумала: заставить ее рассказать мне все еще раз, повторить вопросы, попытаться поймать на лжи. Мастер допросов из меня никудышный, но я знала, по какому принципу построены многие психологические тесты: спроси одно и то же разными словами. Не факт, что сработает… Что у меня выйдет. В роли сыщика мне не доводилось ранее быть.

— Сидела весь день с ним, угорелым. А под вечер, как он ушел, как стемнело, я и пришла. Уйду затемно. Может, вернется да ничего не заметит.

И, кажется, все так складно. Но Степанида ничего не додумывает, никаких выводов, ничего из того, что знать она не могла, никаких «я решила». На кого ставили ту ловушку? Почему Егор вышиб меня из нее? Времени ведьме, чтобы выложить камни, понадобилось немало. Как Егор должен был обеспечить ей спокойное сооружение этих кругов? Если верить тому, что сказала мне Степанида, ей же Егор приказал создать ему алиби — для чего?

— На кого ведьма знак ставила?

— Не ведаю, барышня.

Уже хорошо.

— А куда Егор теперь ушел?

— И то не знаю, барышня.

А может, и знает, но будет молчать.

— Что скажешь, если кто видел, как ты шла сюда? Помолиться на ночь глядя?

— Так вот, — Степанида выдохнула с облегчением и полезла за пазуху. Я напряглась: какого черта?.. Но она всего лишь вытащила штук пять-шесть моих «гигиенических изобретений». — Как же, барышня, я шитье-то спасла!

Я протянула руку и приняла от нее тщательно прошитые тряпочки. Полезная, очень полезная вещь, помогла мне уже дважды, а сейчас снова спасла ситуацию. И ведь не поспоришь, если тут вообще принято вслух говорить о таких вещах: мне они нужны. Не сию секунду, но кто проверит?

— Иди-ка домой, — приказала я. — И садись за шитье. Кто спросит — отвечай: барышня велела нашить на продажу. Весь день сиди, весь день шей.

Я предположила, что ноги у Степаниды затекут и подниматься она будет с болезненным стоном, неловко и долго. Но нет, сказалось то, что стоять в такой позе ей было привычно, разве что не перед барышней, а склонившись над стиркой или с серпом в руках. При мысли о том, что все мои крестьяне были вооружены такими идеальными орудиями убийства, что перед ними меркли любые финки и пистолеты, мне подурнело. Какой там, к черту, нож в шею? Голова бы уцелела на чьих-то плечах!

Я прислушивалась к удаляющимся шагам: вот Степанида идет по коридору, бормоча что-то, вот открывает дверь, закрывает, ушла? Похоже на то.

Я, постояв немного, сунула тряпочки под подушку. У тела барышни Нелидовой был плюс: период времени, в который эти удивительные изделия были необходимы, закончился быстро. Только вот место, в котором я ныне жила, не располагало к тому, чтобы подобные изыски оставлять у всех на виду.