– Да ты будешь слушать, черт побери?

– Я слушаю, – сказал он. – Ну давай рассказывай. Из-за чего ты оказалась в Слау-башне?

– Из-за тебя.

С этого момента он стал слушать, черт побери. Половина лица Сид скрывалась в темноте, другая половина белела, как фарфоровая.

– Меня послали присматривать за тобой, Ривер.

– Ты шутишь, что ли?

Она помотала головой.

– Я знаю, ты шутишь.

Ее видимый глаз смотрел в упор, недвижно. Ему приходилось встречаться с лжецами высшей квалификации. И возможно, Сид была одним из них. Но сейчас она не лгала.

– Зачем?

– Тебе об этом знать не положено.

– Но ты же мне об этом говоришь! Ты же мне сейчас говоришь…

Горло перехватил привычный спазм. С ним он просыпался по утрам, как по звонку будильника. Ежедневно. «Белая рубашка. Синяя футболка. Синяя рубашка. Белая футболка…» Иногда он не мог точно вспомнить, что именно сказал Паук Уэбб и в чем именно был объект. Но он точно знал, что Паук намеренно его подставил. Мотивы оставались загадкой. Паук подставил его, чтобы обойти по службе? Разумеется, он не сомневался в том, мог ли Паук оказаться такой сволочью, потому что именно такой сволочью Паук и был. Однако такой сволочи, как он, недостало бы ума для подобного фокуса. Будь Паук умным, ему бы ничего такого не понадобилось. Он бы изначально шел на полголовы впереди Ривера.

И теперь Сид говорила ему, что во всем этом замешан кто-то еще. Кто-то еще дергал Ривера за ниточки. Сид отправили в Слау-башню приглядывать за ним. А кто это устроил? Наверное, тот же, кто изначально позаботился, чтобы Ривер там оказался.

– Сид…

Внезапно ее глаза удивленно округлились, и она ткнула куда-то пальцем:

– Ривер, что там?

Он повернул голову, но успел заметить лишь темный силуэт, переметнувшийся через полутораметровый кирпичный забор справа от окна Хобдена.

– Сид?..

Она еще шире распахнула глаза:

– Похоже, он из умельцев…

Черная экипировка. Тяжелое вооружение. Прозваны так за то, что умеют доводить дело до конца.

Не дослушав, Ривер выскочил из машины:

– Следи за входом. Я махну через забор.

Но через забор он не махнул, а вмазался в него, не рассчитав дистанции. При второй попытке пришлось взять разбег подлиннее. Ривер без особой грации перевалился через верх и оказался в садике: по большей части газон, узкие клумбы по периметру. Садовая пластмассовая мебель тут и там, сиротливый, насквозь промокший зонт. И ни души.

Сколько прошло с тех пор, как промелькнула тень? Пятнадцать секунд? Двадцать?

В задней части здания располагался общий холл, куда из сада вела двустворчатая остекленная дверь, стоявшая сейчас нараспашку. Шагнув внутрь, Ривер услышал, как где-то по коридору слева закрылась еще одна дверь, оборвав едва зазвучавший голос. Полслога. Нотка испуга.

Ботинки Ривера заклацали по плиткам пола.

В коридоре были две одинаковые двери, и, если внутренний навигатор не обманывал, левая должна вести в квартиру Хобдена. Человек в черном, очевидно, вошел практически сразу – мастер-ключ либо отмычка. Неужели это и впрямь умелец? Если да, то понимает ли Ривер, во что сейчас ввязывается? Нет, поздно. Время понеслось вскачь. Он был здесь и сейчас, а за спиной была стена, от которой он и оттолкнулся. Ботинок, что клацал по холлу, резко и гулко ударил в дверь, выбив замок, и Ривер оказался в квартире.

Небольшой коридор, двери справа и слева, обе приоткрыты: уборная, спальня. Дальше по коридору – гостиная, в дальнем конце которой виднелась парадная входная дверь, та самая, за которой он вел наблюдение с противоположной стороны улицы. Кроме двери, в гостиной были книги, бумаги, портативный телевизор, облезлый диван, стол, заставленный лоточками и коробочками с объедками, занавешенное окно, через которое он следил за мелькавшей тенью Хобдена, беспокойно расхаживающего по квартире словно в ожидании чего-то. Хозяин тени тоже был тут.

Раньше Ривер никогда Хобдена не видел, но это был, несомненно, он. Среднего роста, редеющие русые волосы, смертельно напуганный взгляд, которым он встретил очередного непрошеного гостя, несмотря на то что предыдущий, умелец, все еще продолжал заламывать ему руку. Только это был не умелец. Одетый в черное, в балаклаве и при штурмовом спецназовском поясе, он тем не менее выглядел контрафактом – выдавало низкое качество сборки и нечеткость контуров. Кроме того, в затылок Хобдену упирался пистолет двадцать второго калибра, каких у Конторы на вооружении не было.

Мгновение спустя дуло повернулось в лицо Риверу, и калибр тут же перестал иметь значение. Он выставил вперед ладонь, словно пытался успокоить нервную собаку:

– Давайте опустим оружие?

И сам удивился, насколько банально и невозмутимо прозвучала фраза.

Хобден разразился было потоком бессвязного кудахтанья: «Что происходит? кто вы такие? как вы…», но был прерван коротким ударом рукояти по макушке, после чего человек в черном жестом приказал Риверу лечь на пол. В голове у Ривера разрозненные мысли устроили производственное совещание. «Это не спецоперация. Его надо валить. А вдруг он не один?» По окончании летучки мысли снова разбежались. Ривер опустился на колени, прикидывая расстояние между своей ладонью и увесисто выглядящей пепельницей на столе поблизости. Так ни слова и не сказав, человек в черном стальным жимом схватил Хобдена за шею и рывком повернул к парадной двери, продолжая держать Ривера в прицеле. На миг, открывая дверной замок, он выпустил журналиста. В комнату устремился холодный уличный воздух. Снова подхватив Хобдена, неизвестный попятился к выходу, не спуская глаз с Ривера. Каким бы ни был его план, в него не входила ожидающая снаружи Сид. Она резко дернула Хобдена за плечо, а Ривер метнулся вперед, намереваясь впечатать попутно подхваченную пепельницу в балаклаву. Хобден повалился на тротуар. Спустя мгновение Ривер стал третьим компонентом троицы, оказавшейся отнюдь не вечной и неделимой. Негромко кашлянул пистолет. Троица распалась.

Один из них упал на землю, точно в центр лужицы, которой мгновением раньше тут не было. Лужица набухала и ширилась, от нее отделился чернильный ручеек и пополз к канализационной решетке, ничуть не тревожимый звуками бегства, страха и отчаяния.

Теперь, когда он знал, что предстоит умереть, на Хасана снизошло успокоение. Это было нечто сюрреалистичное, хотя слово «сюрреализм» сюда не совсем подходило. Скорее, трансцендентальность. Он достиг состояния примирения с действительностью, ранее ему неведомого. В конечном итоге, наверное, жизнь – это и правда американские горки. Сейчас он не мог сообразить, в чем именно заключается та привлекательность аттракциона, от которой замирает сердце, но она наверняка была немалой и обещала невероятное ощущение легкости. Все неприятные моменты навечно оставались позади, и, чем бы они ни были, их уже никогда не придется переживать заново. Смерть, дающая такую возможность, представлялась вполне приемлемым вариантом, расплатой и сделкой по довольно сходной цене.