В это же время французская монархия утратила и поддержку папства. Три четверти века в Авиньоне сменялись французские понтифики, окруженные в основном французскими кардиналами, и все привыкли, что они поддерживают политику Валуа. Конечно, авиньонские папы вовсе не всегда были верными слугами Парижа, какими их изображали англичане и итальянцы. Ни Бенедикт XII, ни Иннокентий VI никогда не выполняли всех желаний Филиппа VI или Иоанна Доброго. Однако в целом короли Франции получали от них, вместе с ощутимой денежной поддержкой, влияние, моральный престиж, которые делали этих монархов признанной опорой Святого престола. Но необходимость управлять на месте церковным государством, возвращенным дорогой ценой, бежать с берегов Роны, разоряемых рутьерами, в большей мере, чем страстные призывы итальянского общества, побуждали Урбана V, а потом Григория XI мечтать о возвращении в Рим. В 1369 г. мольбы Карла V уже не могли отвратить Урбана от отъезда в Италию. Однако беспокойный характер римлян вынудил умирающего понтифика вернуться в Авиньон. Григорий XI вернулся к мысли о возвращении, но отложил ее исполнение в надежде, что здесь лучше сможет контролировать мирные переговоры. Однако к концу 1376 г. оказалось, что франко-английское примирение невозможно, и он не захотел больше медлить. Напрасно французские послы, при поддержке герцога Анжуйского, умоляли его остаться, расхваливая преимущества дальнейшего пребывания по эту сторону гор, напоминая о дружбе Валуа, превознося услуги, оказанные королями папам. Ничто не помогло, и кардиналы без особого энтузиазма вынуждены были следовать за понтификом. Григорий вернулся в Рим, где его сразу же захлестнули итальянские дела, и Карл V был почти забыт.

Много хуже стало, когда со смертью Григория XI римская чернь вынудила конклав избрать в апреле 1378 г. папу-итальянца — Бартоломео Приньяно, архиепископа Бари, взявшего имя Урбана VI. Новый понтифик, суровый и высокомерный старец, сразу объявил о намерении реформировать священную коллегию, умерить ее пристрастие к роскоши, освободить от французского влияния. Обеспокоенные кардиналы начали выражать сомнение в легитимности избрания папы, хотя сами участвовали в нем. Об этом сомнении они сообщили королю Франции, слишком склонному верить им на слово. Когда они получили подкрепление в лице кардинала Амьенского — честолюбивого Жана де ла Гранжа, мечтавшего о тиаре, и бежали из Рима, найдя убежище на землях королевы Неаполитанской, а потом провозгласили анафему папе-самозванцу, они были уверены в поддержке со стороны Карла V, которого легко удалось убедить в их правоте. 20 сентября в Фонди они выбрали папой одного из них — Роберта Женевского, который назвался Климентом VII. Избежать раскола, прискорбного для церкви, можно было лишь в случае, если все христианские государи единодушно выскажутся в пользу одного из двух соперников. Карл V сделал выбор, искренне считая его честным. Не слушая и даже не дожидаясь аргументов итальянцев, в ноябре он потребовал от своего духовенства, университета, администрации признать Климента. Но он переоценил свое влияние на другие европейские дворы. За ним пошли только королевства Неаполитанское и Шотландское. Сколь бы верным союзником ни был Энрике Трастамарский, здесь к призывам Валуа он остался глух; по отношению к другим испанским королевствам Кастилия при его жизни сохраняла нейтралитет. Карл Люксембургский, умирая, не пожелал признавать иного папы, кроме избранного первым. Его сын Вацлав продолжил его политику. Его примеру последовали Венгрия, Польша, скандинавские королевства, большинство немецких князей, Фландрия. Наконец, Англия, в лице Глостерского парламента, без промедления высказалась в пользу римского папы — по единственной причине, что он был не французским. Раскол произошел. По праву или нет, но он был воспринят как дело рук французов; создалось впечатление, что он инспирирован или даже организован Карлом V, особенно после того как Климент, изгнанный из Италии, вернулся в Авиньон, сделав из него снова папскую резиденцию.

«Великая схизма Запада» расколет христианский мир на сорок лет; на ходе франко-английской войны она скажется губительно. До сих пор папы всегда активно вмешивались в конфликт с целью умиротворения. Они были заинтересованными, но в целом непредвзятыми посредниками, и их усилия не давали враждебным действиям слишком затянуться, они добивались перемирий — порой продолжительных — и отсрочек. Теперь же каждый из пап подстрекал к войне. Ведь они могут одержать верх над соперником только при военной поддержке своих сторонников-королей. Франко-английский мир стал бы крахом надежд и того и другого. На всех будущих мирных конгрессах они уже не появятся, а станут систематически срывать эти переговоры.

Эта перемена обнаружилась немедленно. Архиепископ Равеннский, годами хлопотавший о мире в Брюгге, — теперь стал кардиналом Урбана VI и легатом в Центральной Европе; он ездил по Германии, убеждал Вацлава расторгнуть традиционный союз Люксембургов и Валуа, строил планы объединить Империю и Англию участием в общем крестовом походе против схизматической Франции. Напрасно Карл V, которого военные поражения в последних походах сделали менее непримиримым, делал англичанам соблазнительные предложения: он был готов уступить всю Аквитанию к югу от Дордрни (из его завоеваний ему остались бы только Пуату, Сентонж, Лимузен и Перигор) и выдать свою дочь Екатерину за юного Ричарда II, отдав ей в приданое графство Ангулем. Кардинал Равеннский в мае 1380 г. добился прекращения этих переговоров и решил женить Ричарда II на сестре Вацлава — Анне Чешской. В конце лета, когда Карл V уже чувствовал приближение смерти, на континенте высадился новый английский экспедиционный корпус, и начатые им грабежи стали признаком новой войны. Вел войска самый младший из сыновей Эдуарда III — Томас Вудсток, граф Бекингем, будущий герцог Глостер — из Кале в Бретань по маршруту, уже ставшему привычным: через Шампань, Гатине, Бос, Анжу; прежде чем сесть на корабли, он безуспешно осаждал Нант, а за собой оставил разоренный край.

Конфликт затянулся в тот момент, когда Франция, чьи силы Карл напряг до предела, была уже не в состоянии этого выдерживать. Война, даже сводящаяся к коротким набегам, к местным операциям, стоила все равно дорого, а налоги тяготили поредевшее население. Ряд тревожных симптомов говорит о растущей непопулярности режима и об усталости народа. Короля, о добром правлении которого позже будут сожалеть, не любили — слишком тяжела была рука его чиновников. Пока что открытый мятеж вспыхнул только в Лангедоке, и вызван он был поборами герцога Анжуйского, главного творца войны. В октябре 1379 г., выведенные из себя постоянными требованиями денег, восстали жители Монпелье, а до того сходные движения начались в Ле-Пюи и в Ниме, где убили самых ненавистных чиновников и нескольких сборщиков налогов. Это восстание, к счастью для королевской администрации, дальше не распространилось. Чтобы показать величие власти, которой облечен, герцог Анжуйский вынес мятежникам беспощадные приговоры, впрочем, быстро смягчив их и объявив о помилованиях, а потом полностью восстановил порядок. Но испуганный король счел необходимым отозвать брата. Ведь Карл знал о нищете народа, ему известно, что в деревне назревало недовольство. На смертном ложе его одолевали угрызения совести. Может быть, он несправедливо угнетал подданных? Имел ли он право собирать налоги, которых они не хотели платить, или сделать постоянными подати, на которые они согласились временно? Дав все советы близким, благочестивый суверен 16 сентября 1380 г. в качестве последнего своего акта декретировал отмену подымной подати. Эта мера нам кажется абсурдной и прежде всего неразумной политически. Король сознавал необходимость постоянных налогов не лучше своих подданных. Успокаивая свою совесть, он одним росчерком пера отобрал у своего преемника инструмент управления.