Через три года после Англии и Франция познала все неприятности, связанные с малолетством монарха. За Ла-Маншем такого не было с 1216 г., когда на престол взошел Генрих III; во Франции — с 1226 г., после воцарения Людовика Святого. Карл V, будучи слаб здоровьем, предвидел, что умрет раньше срока. Ордонанс от 1374 г. регламентировал порядок управления после его смерти, указывал, что совершеннолетним король будет считаться с тринадцати лет, наделял ограниченными регентскими функциями Людовика Анжуйского, опеку над королевскими детьми вверял другим братьям, но основную власть передавал в руки Большого совета из пятидесяти членов, сформированного из прелатов, высших сановников из числа главных функционеров ведомства двора или магистратов парламента, рыцарей, клириков и парижских горожан; двенадцать из них, имеющие опыт ведения государственных дел, должны были составить узкий исполнительный совет. Лишь столь серьезная ситуация заставила власть задуматься о составе и роли некоего постоянного совета. Напомним, что в те времена не было ничего более смутного, более неопределенного, чем понятие о королевском совете: суверен был свободен в выборе рекомендаций и помощников.

Ордонанс, как почти всегда происходило в подобных случаях, не был выполнен: едва Карл V умер, герцог Анжуйский как старший из дядьев объявил себя действительным регентом и мошеннически присвоил часть королевской казны; его братья герцоги Беррийский и Бургундский и его кузен Бурбон, шурин покойного короля, потребовали раздела власти. Соглашение между ними было заключено после помазания.

Герцог Анжуйский сохранял преимущественные права, но отказывался от титула регента; двое других дядьев по меньшей мере должны были заседать в постоянном совете из двенадцати членов, назначенном ими же, обеспечивая преемственность политики «принцев лилий». Эта договоренность и сама воплотилась в жизнь лишь отчасти. «Предписанный совет» начал функционировать поздно и просуществовал недолго — лишь с октября 1381 г. по январь 1383 г. Герцог Беррийский практически был отстранен от власти: его послали в качестве наместника грабить Лангедок вместо старшего брата. Потом настал черед удалиться герцогу Анжуйскому, целиком посвятившему себя подготовке к итальянскому походу: он поселился в Провансе, вел переговоры с авиньонским папой и наконец в 1382 г. отправился завоевывать Неаполитанское королевство[82]. Фактически основную политическую линию определяли герцоги Бургундский и Бурбонский при помощи совета, откуда лишь частично были исключены приближенные покойного короля. Ведь если в первые дни царствования имели место громкие опалы, если прево Парижа Юг Обрио был приговорен к пожизненному заключению якобы за то, что покусился на привилегии университета, если Бюро де ла Ривьера, кардинала Амьенского и Жана ле Мерсье на время выслали, если Пьер д'Оржемон был вынужден уступить печати Милону де Дорману, епископу Бове, если благочестивого рыцаря Филиппа де Мезьера, «гувернера» юного короля, грубо отстранили, то эти частные опалы не помешали советникам Карла V сохранить вместе с ответственными постами и солидное влияние. Многие после нескольких месяцев изгнания вернулись за кулисы политики.

Новизна положения заключалась в том, что, ссылаясь на несовершеннолетие монарха, которое официально должно было очень скоро закончиться — в год смерти отца Карл VI был двенадцатилетним мальчиком и должен был начать править лично с 1381 г., — принцы крови и близкие родственники покойного короля потребовали себе львиную долю власти. Они всей душой желали монархии наибольшего процветания, будучи ее естественной опорой, но не отделяли его от своих личных интересов, от своих частных амбиций. Хотя все они — удельные князья, наделенные такой властью, что из-за нее слабеет власть короля, их доходов не хватало для утоления их ненасытного честолюбия. Особенно отчетливо это видно на примерах герцогов Анжуйского — кандидата на неаполитанский трон и Бургундского, рассчитывавшего унаследовать Фландрию. Все силы монархии будут поставлены на службу их личной политике, укрепляя тем самым их могущество и независимость. С каждым днем возрастала опасность, что король так и не выйдет из-под их опеки.

Правда, поначалу ситуация как будто не очень располагает к подобным опасениям. Но принцы не относились к людям, умеющим умерять свои амбиции сообразно возможностям страны. Герцог Анжуйский добился, чтобы Климент VII назначил его защитником интересов Авиньона в Италии и чтобы престарелая королева Джованна Неаполитанская признала его наследником; он быстро обеспечил себе власть над Провансом, ставшую единственным ощутимым результатом его химерических проектов; далее он принялся донимать парижский двор и авиньонскую курию требованиями денег, и наконец его внушительная французская армия вступила на землю Италии, предвосхитив за сто лет катастрофическую ошибку Карла VIII.[83] Ему предстоит потерпеть поражение от Карла Дураццо, отстраненного от наследства племянника королевы Джованны, и погибнуть в Италии в 1384 г. Его жена Мария Бретонская, дочь Карла Блуаского, продолжит борьбу от имени юного Людовика II Анжуйского; но ее не допустят к управлению Францией.

Филипп Храбрый пока что не заглядывал так далеко. Ему не терпелось править во Фландрии, от чего недоверчивый тесть систематически его отстранял. Ведь, несмотря на свою политику согласия с Англией, Людовик Мальский вновь ощущал, что сукнодельческие города поднимаются против него. С 1380 г. недовольство Гента, его соперничество с Ипром — другим промышленным центром, накопившаяся ненависть к брюггским банкирам, которым покровительствует граф, грозили придать событиям дурной оборот. Когда весной 1381 г. в Генте вспыхнуло восстание, город выбрал себе вождем внука диктатора 1340 г. — Филиппа ван Артевельде, который сразу же воззвал о военной и экономической помощи к Англии. Людовик Мальский был вынужден обратиться к зятю; тот в свою очередь взбудоражил весь Королевский совет — мстить за него гентцам, союзникам англичан, надлежало всему Французскому королевству как таковому. Приняли решение об отправке экспедиционного корпуса, который Филипп желал видеть могучим и грозным.

Но могло ли королевство Валуа оплатить его? После смерти Карла V финансовые трудности усугубились. С отменой подымной подати население решило, что никаких «экстраординарных денег» с него брать больше не будут; сборщики продолжали взимать косвенные налоги, и они были непопулярны, потому что назойливы. Ввиду угрозы мятежей в ноябре 1380 г. пришлось отсрочить сбор всех податей и даже отказаться от требования недоимок. Лишенное средств, правительство дядьев обратилось к местным ассамблеям, которые поставили свои условия. В марте 1381 г. Штаты Лангедойля, повторив жест, сделанный в самые мрачные времена царствования Иоанна Доброго, согласились вотировать подымную подать на год только при условии, что ее сбор и использование будут контролировать они и что правительство издаст новый реформаторский ордонанс против королевских судей и нотариусов, против наделения особой юрисдикцией коннетабля, маршалов, камергеров двора. Обеднев, королевская власть утратила способность защищать своих чиновников от непопулярности. Но этих уступок было недостаточно. Бунт против ненавистных сборщиков поднялся везде: в Руане в феврале 1382 г. при попытке собрать дополнительную талью вспыхивает мятеж, известный под названием Harelle[84]; в Париже 1 марта, в день, когда должны были начать сбор налога с продаж, согласие на который выбили у запуганной ассамблеи горожан, народ восстает, грабит Арсенал, захватывает свинцовые молоты, после чего восставшие принимаются преследовать агентов налоговой администрации и убивать их. С великим трудом несколько влиятельных горожан, как Жан де Маре, выступив посредниками между двором и «молотилами», добились, на условиях отмены налога, восстановления порядка. Примеру парижан последовали жители почти всех городов домена, особенно в Иль-де-Франсе. Лангедок, настроенный лихоимством герцога Беррийского отнюдь не на мирный лад, также подхватил эту заразу. Поднялся Безье и — что уже серьезней — деревня. Страну терроризировали банды «тюшенов»[85].