Если я спрашивал, помочь ли ему чем-нибудь, говорил: «Нет, спасибо».

Спасибо.

В армии я забыл о существовании этого слова.

Только сон развязывал Тхару Тхару язык. Иногда он звал отца или мать. Иногда что-то говорил, но я разбирал лишь отдельные фразы.

Мне постоянно хотелось спросить, что же случилось в ту ночь, когда его мать увела Ко Гуи, но я не решался.

А потом военные начали готовиться к массированному наступлению на повстанцев. Я понял: скоро и мы с Тхаром Тхаром отправимся в горы или в джунгли.

К тому времени мы наслушались достаточно рассказов о таких операциях и знали, что почти наверняка не вернемся назад. Меня подтачивал страх. Чем ближе был день отъезда, тем хуже я себя чувствовал. Из-за поноса и рвоты я не мог помогать Тхару Тхару на кухне. Но если бы вы посмотрели на него, то не поверили бы, что вскоре он поедет к смерти в гости. Еще тогда я начал догадываться, а потом убедился: Тхару Тхару было все равно. Он не страшился смерти. Когда я узнал, чего же он боится, было поздно.

И вот настал тот кошмарный час. Солдаты погрузили нас в два открытых грузовика. Мы ехали весь день, не делая остановок, и под вечер добрались до базового лагеря, где находился полк. Оттуда мы совершали многодневные, а то и длящиеся по нескольку недель вылазки в джунгли.

Лагерная жизнь сильно отличалась от казарменной. Здешние солдаты были взвинчены и озлоблены и часто били нас без всякой причины, срывая злость. Будь мы буйволами или лошадьми, думаю, они бы обращались с нами получше. По ночам мы слышали выстрелы. Это палили часовые, боявшиеся атаки повстанцев.

Спали мы в бамбуковых хижинах, на полу. Отхожих мест, как в казарме, тоже не было, нужду справляли за хижинами. Там скапливались целые груды дерьма. В сумерках и на рассвете нас нещадно ели москиты. Кто не болел малярией, имел все шансы подцепить ее в первые же дни.

Кормили нас ужасно. В основном рисом, овощей было мало. Редко давали кусок вяленой рыбы. Но хуже голода оказалась жажда. Питьевую воду выдавали под расчет. В первую очередь – солдатам, а что останется – нам. Медицинская помощь и лекарства тоже полагались только солдатам. Чаще всего носильщики страдали от гнойных ран, приступов малярии, воспаления легких и укусов змей. Если кто-то из нас заболевал, его отводили в хижину, что стояла в дальнем конце лагеря. Возвращались очень немногие, мы называли эту лачугу «домом смерти».

Поначалу нас в джунгли не посылали. Мы стирали солдатское белье, готовили еду, укрепляли лагерь, чинили сторожевые башни и углубляли канавы. Остальное время молча сидели и ждали. Из каждой вылазки возвращалась в лучшем случае половина носильщиков.

Через неделю нас – десятка два носильщиков – впервые отправили за пределы лагеря. С нами шли две дюжины солдат. Мы несли продовольствие и боеприпасы на форпост, находившийся в двух днях пути от лагеря.

Вышли на рассвете. Мне достался пятидесятифунтовый мешок с рисом, Тхар Тхар тащил груз потяжелее – ящик с ручными гранатами. Среди нас он был самым сильным и рослым. Даже на пару дюймов выше капитана, а уж капитана никто бы не назвал коротышкой.

Вскоре дорога углубилась в лес. Несмотря на ранний час, было жарко и влажно. Наши рубашки и лоунджи насквозь промокли от пота и прилипли к телам. Вокруг тучами вились голодные москиты, но груз мешал нам их отгонять. Мы шли по грунтовой тропе, уводившей все дальше и дальше в джунгли. Где-то часа через два я почувствовал, что у меня кончаются силы, нещадно болели ноги и ломило спину. Мы были босиком. Я наступил на ветку, полную шипов, и до крови исколол ступни.

Тхар Тхар шел за мной. Он видел мою усталость и шептал ободряющие слова, говорил, что я сильный и обязательно дойду. Еще немного, и будет привал. Когда солдаты не видели, он вдобавок к своему грузу брал мой.

Солдаты приказали, чтобы впереди колонны постоянно шли три или четыре носильщика, а сами шагали сзади, под живым прикрытием. Автоматы они держали наготове, не меньше нашего боялись джунглей. Если попадем в засаду, шансов уцелеть у солдат было немногим больше, чем у нас.

Настал мой черед идти впереди, у меня подгибались ноги, каждый шаг мог оказаться последним. Страх лишал способности двигаться. Я застыл на месте. Ко мне подскочил солдат, размахивая автоматом, он потребовал, чтобы я выдерживал шаг. В ужасе я посмотрел на Тхара Тхара – друг вышел вперед и сказал, что готов пойти вместо меня. Солдаты недоверчиво щурились на него. Псих, что ли? Или сбежать задумал? Разве может нормальный парень вызваться добровольцем? Потом им стало все равно: не ценишь свою жизнь – валяй. И Тхар Тхар пошел впереди, двигался очень осторожно, но скорости не сбавлял. Глазами он обшаривал джунгли, нет ли чего подозрительного. В одном месте замер, увидев плохо присыпанную ямку. Может, зверь рылся в поисках еды. А может, и не зверь. Мы отошли. Солдат вскинул автомат, дал пару очередей по подозрительному месту, но ничего не произошло. Тхар Тхар двинулся дальше, а мы – за ним.

Где-то после полудня мы вышли из джунглей. Впереди тянулись рисовые поля, наш путь лежал через них. По лицам и жестам солдат я понял, что полей они боятся больше, чем джунглей. Капитан отдал приказ: каждый солдат поставил перед собой носильщика и, заслоняясь им, зашагал дальше. Мы шли по проходу между рисовыми чеками и успели миновать половину поля, когда послышались выстрелы. Я не сразу понял: стреляют солдаты или по ним? Потом увидел нескольких упавших носильщиков, солдаты смешались. Мы спрыгнули в поле и спрятались в рисовых зарослях. Я лег в земляную жижу и стал зарываться в нее. Неподалеку залег Тхар Тхар.

Надо мной вскрикнул и со стоном упал носильщик, не успевший укрыться. Я продолжал зарываться в землю, пока залез чуть ли не по уши. Выстрелы прекратились. Солдаты кричали, требуя, чтобы мы вылезли на дорогу и проверили, кто ранен. Я не шевельнулся. Им было плевать на раненых, они хотели выяснить, продолжат ли повстанцы обстрел. Тхар Тхар выполз на дорогу. Я затаил дыхание, ожидая новых выстрелов, но вокруг было тихо.

Как я уже сказал, солдаты использовали нас вместо прикрытия и в качестве мишеней для повстанческих пуль. Четверо носильщиков были ранены, а пятый убит. Двое офицеров решали, чтó делать дальше, затем приказали нам оставить раненых там, где те лежали, чтобы не замедляли движение.

Конечно, раненые это слышали и стали умолять не бросать их. Один поднялся, показывая, что в силах идти, сделал пару шагов и рухнул без сознания рядом со мной. У него была рваная рана в животе, из нее хлестала кровь. Капитан потребовал, чтобы мы бросили его и поскорее убирались отсюда, если не хотим снова угодить под огонь. Пройдя ярдов пятьдесят, я обернулся. Двое раненых ползли за нами на четвереньках и кричали, умоляя взять их с собой. Тогда капитан сам их прикончил. Четыре выстрела, и все стихло.

Поклажу убитых носильщиков распределили между живыми. Мне добавили второй мешок риса. Очень скоро я почувствовал, что силы мои на исходе. У меня дважды подкашивались ноги, потом я просто упал.