– Затрахали бы ее давным-давно твои “турки”, – сказал Губанов. – Они у тебя, часом, друг за друга еще не принялись?

– А я их на этот предмет не проверял, – немного резче, чем следовало бы, ответил Кацнельсон. Голос у него был хриплый, сорванный, и если бы не семитский нос, если бы не эти распрекрасные черные глаза и блестящая коричневая плешь в обрамлении бараньих кудряшек, его можно было бы принять за обыкновенного российского прораба с многолетним стажем. За эти месяцы в нем осталось очень мало от архитектора-неудачника, и Губанов вдруг задумался: а был ли Кацнельсон на самом деле неудачником? Может быть, вот сейчас, когда нет над ним ни бандитов-заказчиков, ни налоговой полиции, ни ОМОНа с его рейдами и дубинками, ни оставшейся в Москве вечно больной жены, а есть только возводимый объект, приличный куш в перспективе да красно-синяя банда “турок”, которых нужно держать в страхе божьем, он наконец расслабился, перестал прикидываться дурачком и стал самим собой? Честно говоря, Губанов предпочел бы видеть прежнего Кацнельсона, тихого и всем напуганного еврея, по которому несколько раз подряд прошлась коваными сапогами родная московская ментура и который хочет только одного: чтобы его оставили в покое и перестали мордовать.

– Зря, – сказал майор, обращая все в шутку. – Вот как пойдут они у тебя в декретные отпуска…

– Это свежая мысль, – по-прежнему сухо отозвался Кацнельсон и не глядя протянул руку назад, к штабелю ящиков. Губанов предостерегающе выставил вперед ладонь, и прораб разжал пальцы, сомкнувшиеся было на горлышке бутылки. – Как знаете, господин майор.

– Что ж ты такой официальный-то? – добродушно спросил Губанов, задирая ногу на ногу и принимаясь рассматривать испачканный ботинок. – Меня Алексеем зовут, не забыл?

– Не забыл, – коротко ответил Кацнельсон, закатил глаза к потолку и нараспев процитировал:

– Пусть нас минует пуще всяких бед и барский гнев, и барская любовь… Кажется, у классика сказано именно так.

– Это ты, брат, загнул, – сказал Губанов, вынимая из кармана сигареты. – Во-первых, ты поздно спохватился. Я тебя давно уже люблю.., любовью брата, а может быть, еще сильней. А во-вторых, какой же я, к черту, тебе барин? Мы с тобой, дружок, в случае чего по одному делу пойдем, по одной, понимаешь, статье…

– Ничего подобного, – спокойно ответил Кацнельсон. – Я пойду как член преступной группы, а вы, господин майор, потянете на организатора.

– Смотри-ка, грамотный, – ухмыльнувшись, сказал Губанов и зажег сигарету.

– Я специально интересовался, – объяснил Кацнельсон. – Смотрел “Человек и закон”, литературку подчитал… Увлекательное, знаете ли, чтиво.

– Что-то я тебя сегодня не пойму, – медленно проговорил Губанов. – Ты что, пугать меня вздумал? Зря, Семеныч. У меня сегодня отличное настроение, не надо бы его портить.

– Я вас не пугаю, господи майор, – ответил прораб. – Я называю вещи своими именами, вот и все А что касается настроения, так моим настроением не интересуется никто.

– Да какая муха тебя укусила? – ошалело спросил Губанов. – Что ты сегодня кидаешься на меня, как цепной пес?

– Я думал, – сказал Кацнельсон и вдруг принялся барабанить ногтями по лежавшей на столе каске. – Думал, анализировал… Жизнь – хорошая штука, господин майор, но она становится во сто крат лучше, когда твои партнеры ведут себя честно. Я имею в виду деньги. Ладно, я забиваю баки нашим “туркам”, я обещаю им золотые горы, водочные моря и берега из ветчины. Я не знаю, что будет, когда настанет время платить, но вы сказали мне делать так, и я делаю, как вы мне сказали Это срабатывает только потому, что наши “турки” – вот. – Он постучал костяшками пальцев по каске, и та издала глухой звук – Иногда мне кажется, что вы считаете меня просто одним из них. Господин майор обещает Кацнельсону, дурак Кацнельсон обещает рабочим, а когда работа будет выполнена, окажется, что все исчезли, а остались только голодные рабочие и дурак Кацнельсон. Конечно, Кацнельсона не хватит, чтобы накормить их всех, но поверьте моему опыту: их это не остановит. Сожрут с потрохами, и даже пуговицы от брюк не выплюнут.

– Погоди, – сказал Губанов. – Никак не пойму, чьи деньги тебя волнуют: твои или “турок”?

– Плевал я на “турок”, – резко ответил Кацнельсон. – Плевал, плевал и еще раз плевал. Мне нужны мои деньги, желательно прямо сейчас.

– На! – сказал Губанов и швырнул на стол перед Яковом Семеновичем свое портмоне. – Ты что, белены объелся? Может, мне штаны свои тебе отдать, чтобы ты успокоился? Будут тебе твои деньги. Мы же договорились!

– Договорились, – согласился Кацнельсон. – Но как-то впопыхах, не подумав… Я тогда понятия не имел, что конкретно затевается, да и агенты ФСБ вокруг не бродили. До вас-то они когда еще доберутся, а я – вот он, все время на объекте. Готовый вор и преступник, бери и сажай. А уж когда я сяду, денег мне точно не дождаться.

– С чего ты взял? – возмутился Губанов, но Кацнельсон только вяло махнул рукой.

– С чего надо, с того и взял. Только знайте, гражданин начальник, что там, за решеткой, я молчать не стану. То есть стану, конечно, но только в том случае, если деньги будут у меня.

– Дурак, – сказал Губанов. – Ты ничего не сможешь доказать, и никто не сможет. Зря ты мне угрожаешь, я тебе этого не забуду.

– И не надо забывать! Помнить надо, все время помнить! Что же вы, господин майор, совсем за дурачка меня держите? Ведь копия проекта – настоящего проекта! – до сих пор у меня хранится. Мне и доказывать ничего не придется. Что там доказывать, когда все и так видно?

– Ах ты, ссс… – прошипел Губанов. – Как же ты ухитрился, гад?

Он перегнулся через стол и схватил Кацнельсона за грудки. Прораб не сопротивлялся.

– Не советую, – сказал он. – Не ровен час, случится что.., шею, например, сломаете ненароком. Пакет с проектом и объяснительной запиской тронется в путь в тот самый миг, как станет известно о моей смерти.

– Жидовская морда, – с отвращением процедил Губанов, отпуская прораба.

– Совершенно справедливо подмечено, – не стал спорить Яков Семенович. – А вы как думали? Думали, прошмонали мастерскую, в квартире тихонечко пошарили, по машине полазили, ничего не нашли – значит, все в ажуре? А еще чекист!

Губанов медленно опустился на стул, стиснув зубами фильтр сигареты с такой силой, что едва не перекусил его пополам. На скулах у него играли желваки, брови угрюмо сошлись к переносице, а кулаки тяжело лежали на обшарпанной крышке стола, как два посторонних неживых предмета. По мере того как майор давил кипевшее внутри ^Бешенство, лицо его постепенно разглаживалось и наконец приобрело обычный сонный и снисходительный вид. Кулаки разжались. Майор затянулся сигаретой, но дым не пошел через раздавленный, сплющенный фильтр. Губанов озадаченно осмотрел сигарету, сунул ее в пепельницу и сразу же закурил новую.

– Да, – убирая в карман пачку, протянул он, – огорчил ты меня, Яков Семенович. Можно даже сказать, обидел. Мало того, что ты не доверяешь деловому партнеру, который в тебе души не чает, так ты еще, оказывается, и шантажист! То есть, конечно, это не шантаж, а чистой воды фуфло, но чтобы ты не волновался и спокойно работал, деньги я тебе выплачу. Только, извини, по частям. Тут я, хоть ты меня убей, ничего поделать не могу. Просто не могу, и все тут! По независящим от меня причинам, понял? Получишь все в три выплаты. Первая выплата через два дня, последняя – по завершении работы. Кстати, как мы продвигаемся?