Куда интереснее проверяемые детали; а если они непроверяемы, то тем интереснее.

Многочисленные комментаторы рассказа (а поскольку он входил в школьную программу, вышло огромное количество пособий для учителей, включающих его анализ) усиливали эффект тем, что, дескать, действие его происходит в Прощёное воскресенье (в тексте упоминается, что «во время этой моей самой сильной любви к ней был я в последний день масленицы на бале у губернского предводителя»). «Рассказчик Иван Васильевич становится свидетелем того, что „братцы не милосердствовали“, иначе говоря, не прощали по-христиански в Прощёное воскресенье проступок бежавшего солдата-татарина»[99]. Современная «Википедия» им вторит: «Масштаб повествованию придаёт то, что расправа осуществляется в Прощёное воскресенье, что делает христианское прощение бессмысленной декларацией». В упомянутой статье Александра Жолковского говорится о такой ассоциации: «Так, известны славянские обряды битья веткой (розгой, палкой), совершаемые до или после Пасхи (в том числе в последнее воскресенье Великого поста, что ближе к „После бала“)»[100], что ещё более странно.

Всё это — ужасное недоразумение. Экзекуция происходит вовсе не в Прощёное воскресенье. Комментаторов губит опыт обыденной советской жизни, и они путают вечер с утром, а день с ночью. Забыт и опыт прочтения «Евгения Онегина», где бальный обряд описан подробно.

В тексте рассказа отмечено, что бал продолжается до четырёх часов, но это не дневные часы, а ночные: «С бала я уехал в пятом часу, пока доехал домой, посидел дома, прошло ещё часа два, так что, когда я вышел, уже было светло»[101].

Значит, герой выходит бродить по городу ранним утром понедельника и, видимо, около семи натыкается на экзекуцию. Одним словом, татарина гоняют через строй уже во время Великого поста (что, конечно, не отменяет ужасной сущности самой процедуры).

Тут надо сделать отступление о телесных наказаниях — история их в нашем отечестве долга, скорбна и сейчас полузабыта.

Если Николай Некрасов пишет в 1848[102] году:

то нужно держать в памяти, что, по «Уложению о наказаниях», с 1845 года этого быть не могло. К тому же непонятно, что занесло в пять (начале шестого) утра Некрасова на Сенную: вечером торговые казни не проводили (в пять утра тоже, хотя всякое могло быть). Одни краеведы говорят, что на Сенной экзекуций не было, а была лишь полицейская часть, другие утверждают, что стоял эшафот, и ссылаются как раз на Некрасова…

В России практиковался опыт совершенно ужасных телесных наказаний — рваньё ноздрей, клеймление, отрубание рук, и все такого рода экзекуции уходили из употребления довольно медленно; чаще всего просто сужался круг людей, подлежащих наказанию.

В 1785 году перестали телесно наказывать дворян. Тогда же перестали применять телесные наказания к купцам двух первых гильдий и почётным гражданам, а через год — к священникам. Правда, тут была тонкость (опять литературная отсылка): в знаменитом рассказе Юрия Тынянова «Подпоручик Киже» двое гвардейцев хлещут плетьми пустое место. Тынянов следует здесь духу времени. Дело в том, что Павел писал (3 января 1798 г.): «Как скоро снято дворянство, то и привилегия до него не касается, по чему и впредь поступать»; поэтому наказывали всех, кто был лишён сословных привилегий.

Но при Павле же перестали применять телесные наказания к старикам.

При Александре I запретили формулировку «нещадно» применительно к палочным ударам и распорядились точно указывать их количество — фактически отменили прямое объявление смертной казни, аналогичной побитию камнями (в России вместо камней были палки, и считалось, что наказание в пять-шесть тысяч палок и более ведёт к смерти).

Потом случилось послабление в 1845 году — освободили от кнута, заменив его плетьми. Само же количество ударов сократили до пятидесяти.

Затем случилась реформа 1863 года, и шпицрутены остались только для ссыльных.

В 1893 году отменено наказание для ссыльных женщин. А с 1900 года вообще отменено телесное наказание для гражданских лиц, и всё же оно применяется по Уголовному уложению 1903 года к содержащимся в дисциплинарных батальонах, осуждённым волостными судами, а также как дисциплинарная мера в местах заточения.

И, наконец, в 1904 году телесные наказания отменяются вовсе (включая наказание учеников ремесленных училищ).

Но, судя по сохранившимся воспоминаниям, в дисциплинарных батальонах всё же продолжали пороть вплоть до 1917 года.

Про наказание шпицрутенами всякий советский школьник знал именно из рассказа Толстого. При этом как-то ускользает из поля зрения то, что, собственно, там происходило — «татарина гоняют за побег». За побег, то есть за дезертирство, по первому разу давали полторы тысячи шпицрутенов.

В «Артикуле воинском» 1715 года было введено много разных наказаний, включая шпицрутены, но нигде не говорится об их размерах.

Главный автор «Артикула», сам Пётр, так изображён в эпиграмме Николая Щербины[103] (1860):

По толщине батог и шпицрутен одинаковы, но шпицрутен вдвое длиннее. К тому же батогами работали два палача, и больше пятисот ударов не назначали по усталости палачей.

Другое дело — «гонять по зелёной улице» или «сквозь строй». Об усталости солдата, наносящего один или два-три удара, не может быть речи, при этом каждый в строю становится немного палачом.