У меня ещё минут сорок дёргался запал - объяснить креативной матери "Мужика", что её интеллигентские россиянские замашки неуместны, нереальны, некорректны. Наоборот, нужно сплотить всех вокруг нашего, исключительно русского мужика, даже если он чуточку еврей, что вполне отвечало бы духу текущего проекта.

Я подготовила внушительную антифилософскую речь. Ко мне вернулись душевные силы. Я вспомнила, что всё-таки не на помойке нашла себя.

"Ага, - ехидно шепнул внутренний голос. - Это тебя нашли. В луже. Знаки судьбы читать надо! В лу-у-у-же. Забыла? Ты попала сюда из лужи. А также из Петровой ванной, где нашла зелёный пакетик, подсунутый лично тебе его новой бабой, чтобы ты не скучала в своём кайфе. Ты здесь отмываешься от такого дерьма, что уж не рыпайся. И лифт не забывай..."

Я притихла. И, конечно, тут же затилинькал телефон.

- Так, - сказала Даша. - Быстро в офис. Пресс-релиз нужен. Мы едем в Питер. Концерт "Мужика" в Ледовом Дворце. На прессу дают деньги. Сколько нам надо?

- Три тысячи долларов, - упавшим голосом ответила я, не сладив с управлением. Вот и вся речь моя блистательная.

В Питер-то мы съездили, но вот об этом вспоминать я не могу. Стыдно. Я там в лоскуты напивалась и теряла билеты на обратный поезд, плакалась бухгалтеру на загубленную жизнь, требовала уважения и прочая. Машинально я всё-таки организовала необходимую прессу, заплатила журналистам, они грамотно отписались по концерту "Мужик", но спасибо мне никто в агентстве не сказал, поскольку меня уже еле терпели. Даша не отходила от Александра, ворковала и мурлыкала, а меня отталкивала и третировала. Я продолжала не понимать, тыркалась в стену, и всё без толку.

"Мужик"-шоу в Москве тоже прошло. С размахом и блеском. Тут моя роль была тише, скромнее; так, две бумажки, три улыбки. Слово мужик я уже не могла произносить без икоты. Моя личная связь с общественностью нарушилась.

А потом Даша решила учредить рыболовный фестиваль "Мужика" и снять телепрограмму с Александром в роли ведущего.

Дело шло, я думаю, к запуску баллистической ракеты "Мужик" или, по меньшей мере, геостационарного спутника "Мужик" для связи со всеми настоящими мужиками, коих, видимо, отлавливал бы некий радар по особому мужиковскому излучению.

А что? Ценная креативная мысль. Излучение там или не излучение, но вот как только кто закурит на Земле "Мужика", тут сразу писк и моргание сверхчутких датчиков, и вот вам, дорогие адепты мужиковства, три минуты бесплатного разговора по мобильному тарифу "Мужик", лёгкий уверенный роуминг и усатый чёрный презерватив на память. А всем леди, почему-то курящим этот сугубо мужской продукт, - три упаковки бесплатных зелёных пакетиков критическо-гигиенического назначения. Продумать название.

И вообще: тоньше надо работать. Шире. Глубже. Даёшь задание на подъём отечественной промышленности: от снегохода "Мужик" до марсохода "Мужик" в три года! А хули.

Свобода. Всем раздать свободу. Срочно. Что это такое? Спросите у Даши. Она знает: это мужик. А это кто? Спросите у Даши: это Александр. А это кто такой? Закурите "Мужика". Пустите дым и всё прояснится.

Соучастие в этом преступлении против человечности наказано страшно. И абсолютно не раскрыто. А надо. Слушайте дальше.

ОТКРЫТИЕ ДАВИДА

Бабушка вязала чулок. Давид открыл глаза и увидел остренькие иголки белого света, сыпавшиеся со спиц прямо на пол.

- Ага, - сказала бабушка, не прерывая вязания. - С новым годом.

- Зима? - вымолвил Давид.

- Осень. Новый год жизни твоей, - уточнила бабушка.

- Кто вы? - спросил Давид у сухой древней старушки, проворно вывязывающей пушистую пятку.

- Бабушка, - пояснила бабушка.

- Где я?

- В больнице.

- А... кто я? - спросил он у неё, не найдя ответа у себя.

- Что - правда интересно? - улыбнулась бабушка, поправляя круглые роговые очки.

- Правда. Не...

- Это хорошо, - кивнула бабушка.

- Почему?

- Тебе пока нельзя волноваться.

- А что во мне... волна? - оживился Давид.

- Вот-вот, я и говорю. Рано.

- А когда... поздно?

- Когда-нибудь. Не болит голова?

Давид напрягся: голова. Где это? Что это? Как она болит? Непонятно. Весь его состав был бесструктурен и бескраен. Ни души, ни тела он не чуял ни врозь, ни слитно. Покой и парение. Ровная полная радость и насыщенность каждой клеточки чистым воздухом.

Бабушка следила за его самоанализом и миротворчески постукивала спицами, создавая обстановку домашнего уюта.

Давид умел говорить, но не мог назвать это умение. У него вообще осталось очень мало глаголов.

Он и не знал, что есть глаголы. Давид видел и чувствовал мир именами существительными, у которых не было поведения, движения, возможности уйти, поменять облик. Окно. Бабушка. Потолок. Что-то ещё, без имени, но тёплое.

- Мне хорошо, - заключил он.

- Слава Богу, - заметила бабушка. - Пить?

Давид не понял. П... И... ТЬ... Что обещают эти звуки? Что именно спросила у него эта старая милая женщина? Кажется, ровесница Колизея.

Рим. Древности. Странно всё. Но приятно.

- Во-да, - медленно сказала бабушка, и он не понял столь внезапного перехода от одних звуков к другим. Пить и вода, - что общего между её быстрыми вопросами?

- Хм... А еда? - продолжила старушка.

- Вы очень хорошая, - сказал Давид, - но я... Вы о чём?

- О жизни. Ты помнишь, что такое жить?

Поскольку жить - глагол, Давид поморщился и даже чихнул.

- Правда, - успокоенно заметила бабушка.

Открылась дверь, вошёл белый человек с чёрной полоской посередине лица. Давиду сразу понравилась эта мягкая полосочка над двумя красными. Пошевельнув красными, человек издал очень много интересных звуков, ни один из которых не прояснил Давиду смысла жизни, но и это ему очень понравилось. Как ручеёк. Музыка природы: непонятно, а завораживает.

- Частичная амнезия, - ответила старушка белому человеку. - Но взгляд уже сосредоточенный, реакция быстрая. Кажется, у вас действительно получилось.

- И у вас, - очень почтительно сказал белый, поклонившись. - Пойдёте обедать?

- Да, с удовольствием, - ответила старушка, встала, и тут у Давида в несуществующей голове что-то щёлкнуло.

Дело в том, что когда бабушка встала, она исчезла. Совсем. На её месте оказалась рослая женщина очень приятной, домашней, мягкой наружности, в синем платье до колен, в золотых очках. Русые волосы ниже плеч волнующе колыхнулись, отразив солнце.

- Ой... Кто вы? - опять спросил у неё Давид.