пришел в МИД вместе с Юрием Антоновичем Зубаковым, который принял предложение стать заместителем министра по кадрам. Из СВР со мной перешел в МИД еще один человек — мой помощник Роберт Вартанович Маркарян, который был назначен руководителем секретариата министра. Очень и по-настоящему был рад тому, что и «вновь прибывших» через считаные недели хорошо приняли в коллективе. Одно время, правда, стала распространяться шутка, что теперь здание на Смоленской площади переименовано в адмиралтейство в честь вице-адмирала Зубакова, но говорили это по-дружески. К тому же, перейдя на работу в МИД, он вышел в отставку.

Первым замом, в том числе дублирующим министра во время его нахождения вне Москвы и в целом работающим с ним в «тандеме», был утвержден Игорь Сергеевич Иванов. Находясь за рубежом, поддерживал с ним постоянную связь, будучи абсолютно уверен в четком и инициативном осуществлении оперативного руководства. Это позволило мне при переходе из МИДа на должность председателя правительства рекомендовать моего первого заместителя И. С. Иванова на пост министра иностранных дел. Рекомендация была принята, и это, как я считаю, себя полностью оправдало.

Небольшое отступление. Читатель, видимо, заметил, что, переходя с одной работы на другую (из ИМЭМО, СВР, МИДа), вместо себя рекомендовал моих первых заместителей. Безусловно, хотел сохранить преемственность, но главное все-таки заключалось в том, что был уверен в их высоком профессионализме. Бесконечно рад, что ни разу не ошибся.

С учетом важности СНГ на должность еще одного первого заместителя был выдвинут Борис Пастухов — человек, обладающий большим опытом и великим чувством ответственности.

С самого начала работал в тесном взаимодействии с иностранными коллегами. Может быть, сказалась такая черта моего характера, как общительность. Откровенные отношения установились с министрами иностранных дел Франции — Эрве де Шареттом, а затем с Юбером Ведрином, ФРГ — Клаусом Кинкелем, Италии — Ламберто Дини, Канады — Ллойдом Эксуорси, Швеции — Леной Ельм-Валлен, Финляндии — Тарьей Халонен, Швейцарии — Флавио Котти, Мексики — Гурриа, Индии — Гуджралом, Японии — Икэдой и другими. С некоторыми министрами, например Египта, Китая, меня связывали многолетние отношения.

Однако не сложились отношения с госсекретарем США.

Придя в МИД, я хотел инициативно поставить вопрос о встрече с ним. Но меня опередил государственный секретарь США У. Кристофер — он позвонил из Иерусалима, где находился во время ближневосточного турне, и предложил встретиться в Женеве.

Не скрою, был рад этому звонку. Но как-то жестко был поставлен вопрос о месте встречи. Узнал — оказалось, что это не связано с тем, что Кристофер намерен быть в ближайший период в Женеве по другим делам. Я никогда не придавал какого-то особого значения протоколу. Но тут несколько насторожился. Помогли этому и сотрудники секретариата, по словам которых прошлая встреча Кристофера с бывшим российским министром состоялась тоже в Женеве и тоже с подачи госсекретаря.

Дальнейший обмен мнениями по подготовке и проведению переговоров подтвердил, что настороженность была не совсем необоснованной. Возможно, что все, о чем расскажу, было продиктовано не самим госсекретарем. Может быть, «упражнялся» его аппарат. Но это был определенный почерк, который, кстати, никогда не проявлялся позднее при Мадлен Олбрайт.

Итак, сразу подтвердив свою заинтересованность обсудить с госсекретарем США целый ряд двусторонних и многосторонних проблем, предложил на выбор три страны — Белоруссию, Болгарию или Финляндию. При этом подчеркнул, что это не отменяет официального визита У. Кристофера в Москву. Как и предполагал, Госдепартамент остановился на Финляндии. Финский министр иностранных дел Тарья Халонен тут же гостеприимно направила приглашения.

Но на этом «протокольная дуэль» (кому она нужна?!) не закончилась. Из Вашингтона пришло новое «уточнение»: предлагалось провести переговоры в резиденции посла США в Хельсинки. Мы ответили, что последний раз встреча уже проходила в Женеве на американской территории — в представительстве США, а теперь очередь за нами. Поэтому опять на выбор: либо в резиденции российского посла, либо в гостинице в предместье Хельсинки, в которой я был намерен остановиться.

В ответ — на несколько дней молчание. И только за сутки до намеченного на 9 февраля прибытия в Хельсинки поступил сигнал о согласии американцев с нашим предложением встретиться в отеле.

В гостиницу «Каластаяторппа», что по-фински означает «хижина рыбака», за пару часов до приезда госсекретаря подъехал представитель Госдепартамента, который изложил такой «сценарий»: я встречаю У. Кристофера на подходе к отелю, там уже будут десятки прибывших с госсекретарем американских репортеров, в основном телевизионщиков, я буду одет так же, как и он, в пальто, потом мы вместе заходим в отель, в одном из залов которого состоится беседа-обед.

Почему я должен быть в пальто? Неужели американский протокольщик так упорно беспокоится о моем здоровье — на улице действительно было минус 12 градусов по Цельсию? Додуматься об истинной причине такой заботы мне опять помогли наши сотрудники. Кристофер обычно обращал особое внимание на показную сторону дела. Во всяком случае, его окружение предусматривало режиссуру освещаемого в буквальном и переносном смысле начала встречи так, чтобы было непонятно, кто к кому приехал. К сожалению, таким условностям придавалось столь большое значение.

Встретил Кристофера с радушной улыбкой, в костюме, на пороге отеля — как и подобает встречать гостей.

Переговоры один на один происходили во время обеда. За столом сидели по два человека с каждой стороны — министры и записывающие беседу сотрудники. Кристофер говорил по-английски, я — по-русски. Беседа была запланирована на полтора часа, но продолжалась более трех.

Начался разговор с предложения госсекретаря перейти на «ты».

— Друзья обычно зовут меня Крис, — сказал он.

Выслушал самым внимательным образом, как много снега в той самой Северной Дакоте, где вырос Кристофер, узнал, что жена у него финка, а предки родом из Скандинавии, что он стал морским офицером во время Второй мировой войны, в которой, однако, не принимал участия. Говоря о войне, Кристофер подчеркнул, что США и Россия были и остаются самыми мощными державами.

Оттолкнувшись от этих слов, я перешел к конкретике и сказал Кристоферу:

— Давайте договоримся о пяти пунктах, которые определяют отношения этих «самых мощных держав». Во-первых, постоянные консультации; во-вторых, взаимное информирование по вопросам, затрагивающим интересы другой стороны; в-третьих, предотвращение «сюрпризов»; в-четвертых, выполнение достигнутых договоренностей; и в-пятых, поиски развязок по тем вопросам, где наши интересы не сходятся. — При этом подчеркнул: — У нас нет сомнений в том, что Россия должна иметь продвинутые, развитые, многопрофильные отношения с США, но, говоря откровенно, складывается впечатление, что с американской стороны уделяется не столь уж большое внимание равенству двух субъектов наших отношений.

— Мне представляется обратное, — возразил Кристофер. — Никто, глядя на Клинтона и Ельцина, стоящих бок о бок на пресс-конференции, не может сказать, что наш президент относится к вашему не как к ровне.

Пришлось заметить Крису, что любой глава иностранного