— Я знаю точно, что досталось тебе всерьёз, — и неожиданные горечь и боль в его голосе и мне сделали больно. — Но я знаю и то, что Алескеров знал, на чём тебя подловить. И знал неплохо. Давно вы знакомы?

— А это важно? — явно помрачнела она.

— Нет. Мне по хрен трахалась ли ты с ним раньше, понравилось ли ему настолько, что он решил повторить, или всё дело только в акциях. Я точно знаю, как вела себя ты. Как всегда! Отвязно и безответственно, Юль. Конечно! Ты же крутая девчонка! Тебе же всё нипочём. Трахнуть тебя, красавчик? Всегда пожалуйста! Отсосать? В любом туалете! Тройничок? Говно вопрос! Ты хоть раз задумывалась, как должны чувствовать себя твои близкие, когда до них долетает эта грязь?

— Конечно, Павел Викторович! — усмехнулась она с вызовом. — Да я только об этом и думала! Что при этом чувствуешь ты! Только на это и надеялась, что наконец тебя заденет! Что ты снимешь свою маску полного безразличия и уже скажешь мне: хватит, Юля! Остановись! — выкрикнула она. — Я верила, все эти годы верила, что однажды тебе станет не всё равно!

— Хватит, Юля. Остановись, — даже не дрогнул его голос. — Ну ты же не настолько съехавшая с катушек, насколько стараешься выглядеть. Хватит! Найти себе другую стену, о которую будешь убиваться. Мне правда… надоело до чёртиков. И это не маска — мне глубоко, абсолютно, совершенно… по хрен на тебя.

Я едва успела отлипнуть от стены, и как кошка отпрыгнуть на два шага назад, до того, как он вышел из палаты. Я даже обернулась в это время за спину, словно увидела там что-то интересное, а Верейского увидела не сразу.

— Привет! — улыбнулся он, когда я его якобы неожиданно увидела и остановилась.

— Привет! Всё хорошо? — всматривалась я в его снова гладко выбритое лицо.

— Теперь да, — шепнул он мне на ухо, проходя мимо. — Мы ждём тебя на улице. Машина справа от здания за углом, — добавил мой великий конспиратор.

Я кивнула. Сняв с лица улыбку, выждала для приличия с минуту, а потом бодрым шагом зашла в палату.

— Юлия Владимировна!

Она подняла на меня глаза, полные слёз.

Документы из моих рук легли на тумбочку рядом с флэш-картой. И я поняла о чём шла речь в начале разговора: Павел принёс Юльке запись, которой её шантажировали.

— Я могу чем-нибудь помочь? — спросила я сдержано.

— Вызовите мне, пожалуйста, такси. Я поеду домой.

— Хорошо, — я достала телефон. Забила в программу заказа продиктованный адрес. И назвала номер машины, принявшей заказ. Насильно я её держать точно не буду. — Расчётное время приезда пятнадцать минут.

Она кивнула и молча начала натягивать одежду, доставая её из принесённого отцом пакета. Не глядя на меня. Ни на что не обращая внимания.

И я уже собралась уйти, как она вдруг сказала:

— Он улетел. Домой.

— Что?! — обернулась я. Хотя, конечно, правильнее было бы спросить «кто?». Но после всего, что она сказала Верейскому я совершенно не ожидала того, что услышала.

— Камиль, — её голос дрогнул. Она небрежно смахнула слёзы, шмыгнула носом.

Камиль?!

Мне потребовалось больше пары секунд, чтобы собраться с мыслями. После всего, что я сегодня про неё узнала, это было трудно.

— Главное, что он жив, он не в тюрьме. Для него всё закончилось хорошо. И правильно, что он улетел.

— Да, — шмыгнула она. — Правильно. Он мне не пара.

— Не пара? — усмехнулась я. — Но неужели это тебя остановит?

— Да, — уверенно кивнула она. — Не хочу его больше видеть.

Но почему-то я ей не верила.

— К счастью, иногда одного нашего желания или нежелания мало. Если тебе суждено с ним встретиться — встретишься. Я это точно знаю, — улыбнулась я.

И заторопилась туда, где ждали меня два самых главных в моей жизни человека — моя дочь и мужчина, которого я люблю. Мужчина, которого я не хотела встретить, но встретила. Мужчина, который заслужил правду.

— Привет! — она прижалась так, словно что-то изменилось.

Прямо у машины, всем телом, наплевав на проходящих мимо людей, положив на капот подаренный букет. Закрыла рот поцелуем и не дала ничего сказать.

И только когда сама разорвала этот поцелуй, сама же и взяла слово:

— Она не потеряла ребёнка, Паш. Она не была от тебя беременной, — задрав лицо, всматривалась она в мои глаза.

— Я знаю, — шепнул я, согласно кивнув. И, конечно, прекрасно понял, что она подслушивала.

Эльвира с облегчением выдохнула.

— Прости, что я не сказала тебе раньше.

— Не извиняйся, подозреваю, у тебя были для этого причины, — всматривался я в её невозможно синие и виноватые глаза. — Только если для тебя это важно.

— Для меня это очень важно, чтобы ты знал правду. Но я объясню потом. Сейчас о другом.

Она обернулась к бегущей с детской площадки Матрёшки.

— Мамочка! Мамочка! — басила она на всю улицу. Валера за ней едва поспевал. Это, кстати, он решил и припарковаться здесь, у жилого дома с детской площадкой, и выйти с Машкой погулять.

— Привет, привет, мой мышонок, — присев, раскинула Эльвира руки в стороны. И подхватила перепачканную песком дочь на руки. Нашу дочь.

Вздохнула глубоко, словно собираясь с духом, и резко повернулась ко мне.

— А папа казал, что ты не будись миня ругать за то, что я лазбила чишы.

Эльвира так и замерла с не успевшими сорваться с губ словами.

— Папа?! — смотрела на меня во все глаза.

— Я умею считать, — пожал я плечами, улыбнувшись. — У меня правда всё хорошо с математикой.

— И ты молчал? — отмахнулась она от Матрёшки, что потянулась к её лицу.

— Нет. Я был очень красноречив, — потёр я подбородок. — Я побрился. Даже два раза за день.

— Паш, — она уткнулась в моё плечо.

И я обнял их вместе с Матрёшкой.

— Я люблю вас. Обеих, — прижался щекой к её макушке. А к другой щеке тут же прижалась перепачканная песком мордашка. — А теперь в два раза больше люблю.

— Ты не представляешь, как я тебя люблю, — прижалась она крепче. Сглотнула.

— Нет, нет, нет, — заставил я её посмотреть на себя. — Сейчас точно плакать не надо. Рано.

— Рано? — удивилась она.

— Мамочка, ну ты жи ни будись ругаца? — взяли её лицо в плен маленькие ладошки и развернули к себе.

— Какие ты уже разбила часы, Маша?

— Папины, — невинно хлопала глазами Матрёшка.

— Показывайте, — смотрела Эльвира то на Матрёшку, то на меня.