Шрифт:
Интервал:
Закладка:
betray (гл.) — изменять, предавать (страну, друга и т. п.); выдавать (тайну); не оправдывать (надежд, доверия).
То ли время затягивает нас в свой быстрый водоворот, то ли это мы засасываем время в наш внутренний мир — не знаю. Кажется, Рождество было только вчера, а вот уже Новый Год. Вчера вечером мы занимались любовью как два потерявших надежду человека, и этим утром снова. Все кажется таким пустым. Отчаяние — или страх. Нам нужно сделать что-то незабываемое, чтобы заполнить память.
Единственное, что я люблю абсолютно, без всяких сомнений — это твое тело. Я люблю его. Его температуру, мягкость, доброту. Я могла бы расстаться с тобой — но не с твоим телом.
Целуемся. Я наслаждаюсь твоей теплотой и думаю о других телах, с которыми имела дело. Начинаю говорить.
— Знаешь, в тот месяц случилось много всякого…
— В какой месяц?
— В тот.
— …Когда ты путешествовала по Европе?
— Да.
Я смотрю тебе в глаза. Мне хочется, чтобы ты знал — в самом деле, хочется. Раз уж нам теперь не о чем говорить, может быть, нам стоит поговорить о том месяце, когда тебя не было со мной.
— Было что-то, о чем ты мне не рассказывала? — Ты прикасаешься пальцами к моему лицу.
— Но ты меня не спрашивал! Такое впечатление, что газета тебе интереснее жизни. Ты предпочитаешь читать газету, а не разговаривать со мной.
— Ну так давай, поговори со мной сейчас.
Я снова раздосадована. Почему все получается именно так? Почему я всегда требую? Почему в твоем сердце не осталось любопытства?
— Ладно. Во время путешествия я знакомилась с некоторыми мужчинами.
— Что ты имеешь в виду под «знакомилась»?
— Да, с одним в Амстердаме, с другим в Берлине, еще с другим в Венеции и с четвертым в Фару…
Все эти лица внезапно возникают в моей памяти. Я снова вижу, как тот беззубый португалец ведет меня на грязный скалистый берег под полуденным солнцем… Я вижу, как Клаус ждет автобуса на берлинской улице. Может быть, сейчас он заходит в магазин, чтобы купить бутылку минеральной воды с красной звездой на этикетке.
— И? — Ты становишься серьезным.
— И всё.
— Всё?
— Ничего серьезного. Разве что у меня был секс с мужчиной, с которым я познакомилась за полчаса до того.
Ты пристально смотришь на меня застывшим взглядом. Между нашими лицами всего четыре сантиметра.
— Мне, правда, не очень понравилось. — Мне становится немного не по себе.
На твоем лице нет никакого определенного выражения.
Внезапно я вспоминаю предложение, которое я недавно прочитала в Библии из твоего книжного шкафа: «Прости им, ибо не ведают, что творят».
— Я подумала, что должна рассказать тебе об этом, хотя ты и не спрашиваешь, — продолжаю я. — А в Берлине я очень привязалась к мужчине, с которым познакомилась в поезде. Он тогда заболел…
Теперь я уже совсем встревожена, но в то же время чувствую облегчение.
Ты встаешь с постели и голый идешь на кухню. Не говоря ни слова, наливаешь в чайник воды, кладешь в заварочный чайник мяту, а потом стоишь и ждешь, когда вода вскипит.
— Если тебе, как ты говоришь, не понравилось, зачем ты это сделала?
Наконец-то ты разозлился.
— Потому что… я не люблю одиночество.
— И поэтому нужно заниматься сексом с незнакомым человеком?
Между нами встает тишина.
— Каждый раз, когда я думал, что ты, возможно, сейчас с другим мужчиной, я говорил себе, что мы должны расстаться.
— Почему?
— Я имел в виду, что должен отпустить тебя.
— Отпустить? Куда?
— В твоем возрасте я был похож на тебя. Я хотел испытать все на свете, попробовать все виды отношений, все виды секса. Поэтому я понимаю, что происходит в твоей голове.
О, эти слова! Я не хочу их слышать. Ты боишься быть покинутым, но ведь из нас двоих первая покинутой оказалась я!
— Но ведь это ты хотел, чтобы я отправилась путешествовать одна! — плачу я.
— Потому что ты молода… Слишком молода, чтобы у нас с тобой все было так серьезно, как тебе хочется. Пока тебя не было, я часто представлял тебя с другими мужчинами, но потом перестал думать об этом — и не думал, даже когда ты сказала мне, что беременна.
Ты стоишь, вода кипит, но ты не шевелишься.
Я чувствую, как твой холод расползается по дому. Я боюсь тебя. Я боюсь, когда люди так себя ведут. Холоднее не бывает.
Ты начинаешь пить чай. В духовке разогревается вегетарианская картофельная запеканка, которую я ненавижу. Это такая грустная еда. Еда, которая показывает, какая скучная штука — жизнь. Еда, лишенная всякой страсти.
Весь оставшийся день мы не разговариваем.
Ты занимаешься своими скульптурами: наливаешь горячий воск в формы. Я смотрю по телевизору новогоднюю передачу, мультфильм про соловья. Снова Оскар Уайльд, только на этот раз наглядный. Соловей истекает кровью и умирает, юноша бросает красную розу. «Любовь лучше жизни», — говорит Соловей.
Любовь — лучше жизни! Даже любовь приносит смерть. Не это ли наше новогоднее желание?
infinity (сущ.) — бесконечное пространство, время или число.
Учительница математики в начальной школе заставляла нас считать и считать до тех пор, пока от усталости мы не могли уже шевелить языками. Учительница говорила, что последнее число — это «бесконечность». Это тоже число, но бесчисленное. Можно считать и считать, пока числа не станут неисчислимыми.
Бесконечность — это неисчислимое будущее.
Бесконечны наши стычки на кухне и в спальне.
— Послушай, — кричу я, — это очень серьезно. Мне нужно знать, что делать: отказаться от работы в Китае и остаться с тобой, или вернуться на родину! — Я бросаю взгляд на свой паспорт, лежащий на столе.
— Что это за работа?
— Ты что, не знаешь?
— Я не очень-то понимал, что ты имеешь в виду, когда говоришь о государственном рабочем месте.
— Я работала в отделе социального обеспечения. Каждый гражданин Китая имеет гарантированное государственное рабочее место, и мне не хотелось бы его потерять, если бы мне пришлось вернуться. Это оплачиваемая работа, которая дается на всю жизнь. Если я ее потеряю, мне останется только делать обувь вместе с родителями.
— Ладно, бог с ним. Нельзя же принимать то или иное решение о будущем отношений только потому, что не хочешь потерять работу.