противоположной стороне загородные дома, разбросанные деревья, которые в марте месяце уже покрываются цветами; вообще здесь не знают зимы с ее снегом и холодом. Но если хотите сохранить добрую память о Заре, то не входите в нее: здесь уже отзывается Востоком! Все свидетельствует вам о некотором значении и богатстве города в древние и даже средние века, и ничтожестве, грязи и бедности настоящего времени. Зара, известный в древности под именем Ядера и потом Диодра, был главным городом Либурнии, которая простиралась от реки Теданиуса до Тициума, нынешних Цермагне и Керки. Город еще носит следы владычества Рима, но их уже надо отыскивать; древние остатки заделаны в средневековые и даже новые здания; иные собраны в частных коллекциях; наконец несколько древних обломков вросло в землю и заглохло в траве. Одно здание уцелело: это, по словам Фарлата[35], древний храм Юноны, но он до того застроен новыми зданиями, обезображен и завален разным хламом, что нет возможности составить себе какое-либо о нем понятие.

За то владычество Венеции отразилось неизгладимо здесь, как и по всему берегу Адриатики. Толстые стены укреплений Зары стоят непоколебимо; это правда, что они поглотили много камней из древних римских зданий; но за то обратите внимание на главные городские ворота, на Восточной стороне: это рисунок Сан-Микели, приведенный в исполнение его учеником и племянником Жироламо, если не ошибаюсь. Соборная церковь построена в XIII веке знаменитым Дондолой, по взятии Зары соединенными силами Венеции и Франции. К сожалению, Венеция повсюду оставила, рядом со следами своего могущества, богатства и силы, свидетельства своей тирании. В Заре на piazza delle erbe возвышается еще и теперь колонна Коринфского ордена с кольцом для цепей и иссеченным на ней крестом: к этой колонне приковывались обвиненные, выставляемые на позор, прежде совершения над ними казни. Некоторые говорят, что колонна служила местом убежища для преступников; кто достигал ее и успевал встать под крест, тот считался неприкосновенным под сенью его; но, как известно, местами подобных убежищ служили только паперти известных церквей в средние века; кроме того, висевшая на столбе цепь свидетельствует явно о его назначении.

Замечательнее всего в Заре – это картина, находящаяся в монастырской церкви Св. Марии, налево от входа: по словам одних она работы Тициана, по словам других – Тинторета. Чьей бы, впрочем, кисти ни была картина, но она произвела на меня такое глубокое впечатление, какого я давно не испытывал. Лицо Богоматери, проникнутое тихою грустью, самоотвержением и преданностью своей судьбе, – это соединение неба и земли, человечества и божества, плоти и духа, – до того прекрасно, многозначительно и истинно, что вы не можете отвести от него глаз, оторвать мысли, пока наконец усталая голова невольно опускается. Церковь очень стара: она построена еще в XI веке и потом – частью возобновлена.

Обратимся наконец от города древнего и средневекового к городу настоящему, от величавой Римской тоги и роскошных бархатных плащей, к белым, плотно обтягивающим тело мундирам австрийских офицеров и солдат, и лохмотьям нищих, которые на Далматийском берегу, кажется, составляют господствующее население. Каких нищих здесь нет? Представители уродства, калечества и безобразия всего света, кажется, назначили себе местом сходки и свидания берега Далмации столь живописные, но вместе с тем, покрытые голыми скалами, которые и в годину лучших урожаев не могут прокормить половину своего населения. Правда, Далматинский берег представляет превосходные порты, между тем как противоположный берег Адриатико-Итальянский почти вовсе не имеет их; но что возить и что вывозить отсюда? Далматинцы лучшие моряки – и это единственный источник благосостояния многих из них, которые, начавши свою жизнь простыми матросами, потом становились капитанами чужих кораблей и наконец заводили и свою собственную трабакулу. В Заре не более 6.000 жителей, если не считать военных, которых число в последнее время очень увеличилось, по случаю сомнительных пограничных дел и беспокойного состояния Черногории.

Странные были отношения мои к здешнему генерал-губернатору. Надо заметить, что Мамула единственный человек в Австрии, который, исповедуя православную веру, достиг этого важного звания. К такому необыкновенному явлению, конечно, много способствовали сами обстоятельства, как-то желание угодить славянам Бокко-ди-Каттаро, и прочее… За то правительство австрийское зорко сторожит малейшее действие генерал-губернатора Мамулы, окружив его своей недоверчивостью и подозрительностью. А так как отношения мои к правительству были неодинаковы, то и генералу Мамуле приходилось менять обращение со мной, что нелегко было сделать: сошедшись в благую для двух правительств минуту, мы довольно сблизились, чтобы потом, без всякого ущерба для своей совести, вдруг изменять отношения свои один к другому. Притом же Мамула, что бы ни говорили о его двуличности, в душе своей человек прямой и честный; но поставленный между своими единоверными соплеменниками и правительством, стремящимся к единству своей господствующей религии, господствующего языка и закона, он, конечно, находится в самом затруднительном положении, и надо удивляться, как он еще так долго сохранил свой пост; правда, он приобрел некоторое доверие правительства ценою своей популярности в народе.

Я очень хорошо понимал это положение Мамулы, и потому, смотря по обстоятельствам, иногда оставался в Заре на три дня, до следующего парохода, и присутствовал на обедах и вечерах; в другой раз ограничивался кратким официальным визитом генерал-губернатору.

В Заре мы часто посещали театр, конечно итальянский, видели примадонну, от которой в восторге все Далматийское Поморье. Когда я приехал в Каттаро, одним из первых слов начальника округа было, как я нахожу Зизини (кажется, так ее звали), не правда ли, что превосходна? Радуйтесь же, мы будем ею наслаждаться в течение всей зимы; правда, это нам и стоило денег, – представьте – ей дали по два флорина за вечера и 500 фл. за сезон! – Зизини коса, имеет грубый венецианский выговор и когда играет в трагедии, то, кажется, так и лезет с кулаками в партер: это однако не мешает восхищаться ею Зарской публике, в которой есть также свои театралы: видно уже так на свете водится, от Пекина до отдаленного уголка Далмации. Здесь, как и в каждом городе Далмации, есть общественная зала, где даются зимой балы, есть гулянье – маленький, но красивый садик, есть военная музыка по воскресеньям и четвергам против дома генерал-губернатора. Было время, что пароход, на котором я приезжал, встречался с этой музыкой.

В Заре живет епископ, который заведует православною церковью во всей Далмации и Истрии: нынче епископом Княжевич, человек молодой и образованный. Не станем обвинять его, что он так мало сделал для своей паствы. Положение его не менее затруднительно, как и самого генерала Мамулы. Впрочем, несмотря ни на какие отношения,