Я уставилась на Макса. До сего момента пищу для нас добывала исключительно я, но сейчас он проявил себя как более сильный из нас двоих. Я всегда убивала лишь зайцев, мышей и птиц, а вот ему удалось завалить крупное животное и при этом не получить никаких ран. Поскольку самец косули больше не дышал, я подошла к нему.

Мы наелись досыта и затем прилегли, чтобы немного отдохнуть. Некоторое время спустя я спросила:

– Что с тобой произошло?

– Что ты имеешь в виду?

– Раньше ты не решался убить даже мышь.

– Не только мышь, но даже улитку, – сказал он.

– Даже улитку, – повторила я его слова.

– Я вообще-то сейчас впервые кого-то убил.

Макс посмотрел на мертвое тело самца косули. Ему, видимо, пришло в голову, что он теперь стал совсем другим псом – псом, который может убивать снова и снова. Даже если это означает, что он отнимает отца у детеныша, и даже если он убивает самого этого детеныша.

– Как случилось, что ты на такое осмелился? – поинтересовалась я.

– Это потому, что я увидел ее.

– Ее?

– Ту женщину.

– Я не понимаю.

– Если она нас найдет…

– Она нас не найдет.

– Но если вдруг все-таки найдет… И если я хочу нас от нее защитить…

– …то ты должен научиться убивать, да?

– Да, должен, – сказал Макс и вздохнул.

Поскольку я молчала, он добавил:

– Если я не могу тебя защитить, значит, я тебя недостоин.

Вид у Макса на какое-то время стал печальным, и от него повеяло каким-то другим запахом. Этот запах немного напоминал запах стыда, но был более едким, хотя и не настолько, как запах ненависти к самому себе. Это, пожалуй, был запах не ненависти, а презрения к самому себе. Пробравшись в мои ноздри, он едва не обжег их. Максу явно не нравилось то, во что он превратился.

– Если эта женщина нас найдет, – сказала я, – расправиться с ней в одиночку тебе не удастся. Нам придется защищаться вдвоем. Как двоим калекам, которые принадлежат друг другу.

– Нет, – возразил он. – Не как калекам.

– Ну, тогда как двоим спутникам, – предложила я.

– Как двоим влюбленным, – сказал он так уверенно, как будто у него уже не оставалось никаких сомнений в том, что я тоже его люблю. Пусть даже мы и говорили с ним о том, что у нас не получится завести детенышей.

Я теперь тоже могла бы сказать «как двое влюбленных». И должна была бы так сказать. Макс посмотрел на меня таким взглядом, словно надеялся, что я и в самом деле произнесу эти слова, однако я ничего не сказала. Пока ничего не сказала. Чтобы я это сделала, Макс должен спеть мне еще одну историю.

Отдохнув после обильного приема пищи, мы снова отправились в путь и вскоре подошли к узенькому ручью. Мы полакали из него воды, а затем залезли в него и вымыли свои морды и мех. После этого мы легли на зеленую траву на берегу и стали наслаждаться солнцем и первым прохладным осенним ветерком. И тут вдруг я заметила, что деревья вдалеке выглядят не так, как те, которые растут поблизости.

– Там растут ели, – пояснил мне Макс. – Зимой у нас дома по несколько дней стоит одна такая.

– Они, похоже, не меньше пятидесяти собачьих туловищ в высоту. Неужели твой дом такой высокий?

– Нет, наши ели намного меньше. А еще люди их украшают.

– Как это?

– Это имеет какое-то отношение к человеческому детенышу. Какому-то конкретному.

– Он что, жил на ели?

– Я думаю, большинство людей чаще всего и сами не понимают, зачем они что-то делают.

– Но, тем не менее, тебе среди них нравится, – удивилась я.

– Мне приятно слушать, когда они поют возле такой ели песни, – сказал Макс, а затем попросил:

– Спой мне еще какую-нибудь песню.

– Спеть?

– Да, пожалуйста.

– Нет, – ответила я.

– Нет? Почему нет?

– Твоя очередь.

– Но… – промямлил Макс, – но я не могу спеть никакой песни.

– Меня тоже никто не спрашивал, могу ли я это делать.

– Но ты поешь очень красиво.

Я фыркнула. Мое пение в винограднике было таким ужасным, что Синее Перышко меня из-за него высмеяла.

– Правда-правда! – стал настаивать Макс.

Хоть я и знала, что на свете есть собаки, которые охотно произносят лживые слова, я все же была уверена, что Макс такого делать никогда бы не стал – ни для того, чтобы сделать мне приятно, ни даже, пожалуй, для того, чтобы защитить меня от боли. Ему, получается, мое пение и в самом деле понравилось. Этот пес был чокнутым и, видимо, навсегда таким останется.

– Если я это могу, – сказала я, – то можешь и ты.

Макс с сомнением посмотрел на меня. Он, видимо, в это не верил. Я вообще-то и сама в это не верила, но мне хотелось, чтобы он еще раз меня удивил.

– Я знаю только истории, которые слышал от Лилли.

– Ну так спой мне одну из них.

– Они – не для того, чтобы их петь.

– Не для того, чтобы петь? А разве такие бывают?

– Все свои истории она рассказывала, а не пела.

– И что же это были за истории? Ты упоминал как-то историю о королеве. Это была королева муравьев или королева термитов?

– Королева людей.

– У них тоже есть королевы?

– Да. А что такое «термит»?

– Если на них сесть, то это еще хуже, чем сесть на муравьев.

– Тогда на них лучше не садиться!

Макс весело зашлепал хвостом по земле.

– Да, лучше не садиться.

Я тоже весело захлопала хвостом по земле.

– Так мне рассказать тебе историю о королеве Амели и о том, как она победила ведьму, которая превращала солдат в кусочки пиццы?

– Лучше не надо, – ответила я. – А может, ты знаешь какую-нибудь историю о собаках?

– Нет.

– Жаль.

– Я могу еще рассказать о событиях, которые происходили в моих снах.

– Пожалуйста, не надо об этом рассказывать, – воспротивилась я.

Однако только мысль об этих его снах испортила мне настроение.

– Я вовсе не хотел, чтобы ты загрустила.

– Ничего страшного, ничего страшного.

– Я могу какую-нибудь историю выдумать, – предложил он.

– Выдумать? – удивилась я.

Истории ведь дошли до нас из древности. Или же в них рассказывалось о том, что недавно произошло на самом деле. Как, например, истории о моей маме. Но чтобы истории попросту выдумывали – это было для меня чем-то новеньким. Мое сердце забилось чаще от охватившего меня волнения.