Частный сектор, в который углубились Лада и Димка, жил своей частной жизнью. В узких улочках копали теплую пыль куры, выискивая червяков, на скамейках у ворот лежали вповалку разномастные коты и кошки. За заборами блеяла, хрюкала, повизгивала и молчаливо хрустела морковкой сельская живность. Из-за изгородей с любопытством выглядывали желтоголовые подсолнухи, ветки плодовых деревьев гнулись под тяжестью яблок и груш.

– «Я видел места, где инжир с айвой росли без труда у рта моего…» – процитировала Лада. – Помнишь, кто автор?

– Маяковский?.. – неуверенно спросил Димка.

– Ага! «Хорошо»! – радостно откликнулась Лада.

Интеллект у Димки, к счастью, не пропал, несмотря на то что читал он в последнее время одну-единственную книжку. Все-таки то, что она вложила в него, не пропало даром. А вкладывала много. Театры, музеи, выставки, поездки в зоопарк, планетарий, а в октябре – обязательно в Лицей и Екатерининский дворец с прогулкой по парку, – все это она и бабушка с дедом делали для Димки с раннего возраста. И все же Лада понимала, что, вкладывая все это, она именно тогда недодала сыну тепла, доброты, нежности, которые нужны были ему не меньше, чем знания, экскурсии, впечатления. Лада хотела вырастить из Димки мужика и часто была строга к нему, излишне придирчива, принципиальна там, где можно было быть просто мамой.

Сейчас ей порой очень хотелось обнять его, прижать к себе, но парню-то о-го-го сколько годков! Всему свой срок. Опоздала…

«Артек» открылся с горы, узнаваемый по старым открыткам: такой набор с видами этого удивительного крымского уголка до сих пор валяется у Лады где-то в ящиках со старыми записными книжками.

– Дима! Смотри, вот там, у самого подножия Аю-Дага, цепочка из цветных корпусов: раз, два, три, четыре! «Синий», «Желтый», «Красный» и «Зеленый»! Это мой «Морской»!

– Всего четыре маленьких корпуса?

– Нет, это корпуса для старших отрядов, а еще два больших здания, кажется «Оранжевый» и «Изумрудный», – это для малышей. Еще Костровая площадь и такое особое отрядное место для старших.

– То, где костер жгли и мечты загадывали?..

– Ага! Оно! Видишь, вот такое серое круговое здание и стела рядом? Вот, в здании этом музей какой-то был, вроде знамени «Артека» посвященный, если не путаю… А рядом – площадка, на которой костровище в камнях…

Так интересно… Димка, сегодня смешно вспоминать все это политизированное детство, а тогда в порядке вещей было. Нам нравилось! А песни какие пели! М-м-м-м-м!!! В «Артеке» песен много было, только успевали записывать и разучивать! Знаешь, помню, как-то в тихий час, который почему-то «абсолютом» назывался, мы скакали по кроватям, пока вожатые нас не видели. А в палате у нас были не окна, а стеклянная стена, в которой просто двери от пола до потолка раздвигались. А за ними – что-то вроде балконной решетки и – воля! Море – в десяти метрах, пирс, волнорезы.

Смотрим мы, по волнорезу мужичок прогуливается. Штаны до колен подвернуты, рубашка светлая в клетку с расстегнутым воротом, сандалии на босу ногу, а на голове – шапочка самодельная из газеты «Комсомольская правда»! Хи-хи! Мы его увидели, помахали, кричим: «Привет, дядя!» – а он нам в ответ: «Привет, девчонки!» И вдруг говорит: «А вы знаете такую песню: «Корпуса цветные встали в ряд: Синий, Желтый, Красный и Зеленый. Встали перед морем на парад…» Мы отвечаем: а как же, конечно, знаем! А он нам в ответ: а я, мол, композитор Колобаев, который эту песенку написал!

– Известный композитор? – вклинился Димка с вопросом.

– Не знаю. Но то, что песня о «Морском» им написана была, нам рассказывали. Вот так мы с ним познакомились, и гордились потом…

За одну артековскую смену ребята разучивали несколько десятков песен и пели их постоянно. Расстояния песнями мерили, а не километрами: до Ялты – десять песен, до Севастополя – в три раза больше, до Ленинграда – это уже когда поездом домой возвращались – весь песенник несколько раз можно было пропеть. Поезд с артековцами был вне расписания. На станциях стоял чуть дольше обычного, чтоб все успевали попрощаться друг с другом. Железнодорожные перроны помнят, как высыпали из вагонов какие-то притихшие ребята в пионерских галстуках, вставали в кружок, клали руки друг другу на плечи и вполголоса напевали: «Тихо-тихо, тает костер догорающий, нам с «Артеком» скоро прощаться пора… Подарите на память, товарищи, мне живой уголек из костра…»

Живой уголек, завернутый в прозрачный фантик, у каждого лежал в чемодане, чтобы дома напоминать об «Артеке», а круг поющих на каждой станции становился все уже и уже, и до Ленинграда в каждом вагоне доехало не так много тех, кто за одну лагерную смену в самом лучшем пионерском лагере в мире получил самое высокое звание – «артековец».

– Мам, ты так здорово рассказываешь! – Димка дождался паузы. – Как будто книжку читаешь. И мне кажется, что тебя все это до сих пор волнует!

– Конечно, волнует! А как иначе?! Знаешь, это было такое необычное явление в нашей жизни, которое сегодня можно сравнить разве что с приключениями Гарри Поттера! «Артек» – это была планета счастливого детства, и тем, кто побывал на ней, очень повезло. Мне кажется, что все артековцы проживают необычную жизнь. Конечно, каждый кем-то стал в жизни. И не все артистами и космонавтами, хотя немало и таких среди артековцев. Но всех нас, прошедших по Костровой площади и получивших на память уголек из костра, объединяет – называй как хочешь! – общность, национальность, партийность. Мы – артековцы! От того дня, когда мы приехали сюда, и до последнего вздоха…

Ах, Димка! Я все-таки очень счастливая! Потому что у меня такое классное артековское детство! Тебе трудно понять. Ты ведь толком пионером побыть не успел. Куда-то делось все…

«Артек» встретил тишиной. Странно. Если детский лагерь, – хоть и не пионерский теперь, а лагерь отдыха, – то должно быть шумно, дети должны бегать, горн должен хрипловато гудеть перед обедом. А тут – тишина.

Воздух, настоянный на лепестках роз, подсоленный морским ветром, фонтанчики в траве – тысячи крохотных радужек, ленивые шмели и бархатные бабочки – все было в наличии! А людей – не было. Где-то вдалеке, за корпусами, в густой зелени у подножия Аю-Дага, тарахтел невидимый трактор.

Напротив «Зеленого», в котором когда-то жила Лада, – домик основателя «Артека» Зиновия Петровича Соловьева. На двери – замок. На стене – доска. СССР давно канул в Лету вместе с партией и комсомолом, а «Артек» все так же, как в конце семидесятых прошлого века, «лагерь имени Ленинского комсомола»!

– Ма, а что внутри? – Димка подергал косую дверь, запертую на висячий замок, заглянул в щель.

– Думаю, ничего… А раньше был маленький музей: комнатка со спартанской обстановкой – кровать, стол, стул да вешалка. A-а, еще этажерка с книгами. Но мы с таким благоговением относились к этому домику! Хотя про это место вожатые рассказывали такие страшилки! Одно название – «Чертов домик» – говорило о многом! А знаешь, откуда оно пошло?

– Ма, ну откуда мне знать? Я же тут не был!