– Смеешься? От этих дел живым не уходят. Если стая волков увидит, что вожак ослабел, она его растерзает и нового вожака выберет. А у стаи на слабаков нюх острый. Потому я даже вида слабости показать не имею права, иначе сразу начнется жестокая и кровавая охота…

– Значит, боитесь?

– И не то, чтобы боюсь, а просто не представляю себе, чем буду заниматься, если выйду из игры.

– Не представляете, но хотите выйти?

Замоскворецкий помедлил с ответом.

– Хочу, – прошептал он. – Ей Богу, хочу.

– Если у вас есть силы верить, то верьте: Бог уже вас услышал. А занятие для такого как вы есть подходящее: вы победили всю Москву, теперь попробуйте победить самого себя… победить духовно. Я идти должен, меня ждут. Уверен, что Господь вас не оставит. Только не отчаивайтесь. Извините, такой вопрос: у меня с собой ни копейки, можно я к машине быстренько сбегаю, у друга одолжу?

– Пустое. Иди спокойно. Я тебя угощаю, ты же мой гость.

«Гость», – гулким эхом отозвалось в сознании Власа.

– Спасибо вам большое. До свидания, – Влас встал и направился к выходу.

– Стой, – неожиданно скомандовал Замоскворецкий.

Влас замер.

– Не хотел я тебе говорить, но скажу. Тут один тип тебя заказал. Требовал у меня твоей крови, – Замоскворецкий усмехнулся. – Угадай, что я ему ответил?

У Власа внутри похолодело.

– Не знаю.

– Я ему отказал! Нелегко мне этот отказ дался. Сомневался я. Но после той странной встречи с твоим Другом, у Дома Моды, почему‑то решился и отказал. Всё. Иди!

У выхода швейцар, указывая на корзину, предложил Власу:

– Берите яблочки, это бесплатно.

– Да я наелся уже. Спасибо, – ответил Влас, еле ворочая окаменевшим языком.

После ухода Власа Замоскворецкий вновь понурил голову. К нему подошел вертлявый официант, одетый под повара. Он держал в руках поднос с двумя чашечками ароматного дымящегося кофе.

– Юлий Юрьевич, – заверещал фальцетом повар, – это наш фирменный кофе, специально для вас и вашего гостя.

– Гость уже ушел, а я не хочу.

– Юлий Юрьевич, как же можно? Это чудесный неповторимый кофе, а главное, полезный. Не забывайте, его вам сам доктор Князев рекомендовал.

– Ну давай сюда твой кофе, – Замоскворецкий поморщился и залпом выпил всю чашку, как лекарство.

Повар как‑то нервно улыбнулся и быстро ушел.

Через три-четыре минуты Замоскворецкий почувствовал озноб, а потом сразу жар, в глазах его стало двоиться. «Заболел я, что ли? Или отравили сволочи?», – судорожно думал он.

Как бы из тумана, перед Замоскворецким возникли два черных силуэта в масках. Он все понял, но было слишком поздно, да и ноги не слушались.

– Эх ты повар, повар, – только и прошептал он.

Четыре глухих хлопка из двух стволов, cверлящая боль, пороховая дымка и крики женщин были последним, что слышал и видел Замоскворецкий перед тем, как мир заволокла непроглядная тьма.

* * *

Отряд воинов тяжело проскакал через деревушку. Встретив на окраине бабу с коромыслом, воевода Путша остановил всадников.

– До Альты далече? – грозно рыкнул он.

Перепуганная баба замахала рукой в сторону леса:

– По просеке погоняйте, тамо и Альта-река.

– Ату! Ату! – отрывисто крикнул Путша, пришпоривая красавца-коня.

Отряд, громыхая оружием и кольчугами, поскакал к лесу.

На Альте было тихо. Ни ветерка, ни облачка. Мягкое утреннее солнце ласкало землю и воду. По откосам реки в ложбинах розовели заросли стройного Иван-чая. Скрывшись в ветвях ивы, напевала иволга. Недалеко от воды на лужайке, окаймленной лесом, красовался расписной княжеский шатер. А дальше по лесу видны были следы от многочисленных шатров. Восьмитысячная дружина сняла шатры еще вчера и ушла за Альту. Причиной ухода послужил отказ князя Бориса силой взять отцовский престол, для чего требовалось убить старшего брата Святополка.

Князь Борис Владимирович сидел у шатра на походном топчане и грустно смотрел на неподвижные темные воды Альты. У его ног в траве лежал родовой меч в красивых ножнах, усыпанных драгоценными каменьями.

«Русские реки медленно текут, – думал думу князь. – Отец наш Владимир святое дело на Руси почал, да по всему видно, не скоро еще русичи в разум истины приидут. Воно они что надумали и мне присоветовали – Святополка убить. Чую, отводит меня Бог от того, чтобы с народом этим тягаться: тянуть его ко честному Евангелию. А и Святополк, братец дорогой, лютует, смерть отца нашего скрывает. Почто? Мы ли с Глебом его княжескую власть восхитить хотим? Мы бы опорой ему были, ради памяти отца нашего, ради братолюбия, ради блага земли русской… Значит, иная у нас доля. Верные люди сказывают, что Святополк нашей крови ищет. Неужто правда? Не верится».

– Георгий! Сокол мой! – громко воззвал князь, сложив ладони трубой. Из повозки, стоявшей за шатром, выскочил заспанный отрок и помчался на зов любимого князя. На шее мальчика заиграла сотнею солнечных лучей золотая гривна, подарок князя.

– Георгиушка, сгоняй к реке. Поп Андрей давеча умываться побрел, да что‑то нет его и нет. Поторопи, а то утреню мы добре пропели, а ноне литургию править пора.

– Княже, княже, гляди! – Георгий замахал рукой в сторону леса. Из‑за леса вылетела черная воронья стая. Птицы громко хлопали крыльями и противно каркали. Стая низко пролетела над шатром, на минуту закрыв собой солнце.

– Беги, малый, беги до реки! Зови попа, да не оглядывайся по сторонам!

Спустя малое время князь, священник и отрок молились в шатре. Князь читал «Час шестый»:

– «…Речет Господеви: Заступник мой еси, и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи, и от словесе мятежна. Плещма Своима осенит тя, и под криле Его надеешися. Оружием обыдет тя истина Его, не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тьме преходящия, от сряща и беса полуденнаго…».

Только князь кончил «Час шестый» и священник воздел руки, в готовности начать литургию, как послышался приближающийся топот многих коней. Князь приоткрыл завесу, выглянул, но тут же одернул руку и плотно закрыл завесу.

Поп Андрей недоуменно посмотрел на князя:

– Что прикажешь, светлый князь? Начинать ли?

Вместо ответа князь встал на колени. Лицо его было спокойно, но по щекам текли струйки слез. Он перекрестился двумя перстами и обратился к иконе Спаса:

– Господи Исусе Христе, Ты явился на земле, изволил добровольно взойти на крест и принял страдания за грехи наши. Сподоби и меня пострадать смиренно. Слава Тебе, Господи, что призываешь меня принять горькую смерть из‑за зависти и пострадать за любовь. Ибо я не хотел искать великого княжения себе.