— Кончил? — спросила она. Пипер кивнул.

— Завтра берусь за вторую версию, — сказал он.

— Давай-давай, а я пока отвезу первую в Ашвилл и ксерокопирую. Чем скорее Френсик ее получит, тем быстрее мы его подпалим.

— Ты бы лучше выражалась иначе, — сказал Пипер, — а то опять «подпалим». И вообще — откуда ты собираешься ее отправить? Нас выследят по штампу на марке.

— Послезавтра нас здесь уже не будет. Мы сняли коттедж на неделю. Я съезжу в Шарлотт, слетаю оттуда в Нью-Йорк и там отправлю. Завтра к вечеру буду, послезавтра поедем.

— Зачем это мы все время едем, — сказал Пипер, — мне лично и здесь хорошо. Никто нас не тревожил, я спокойно писал. Может, здесь и останемся?

— Здесь не дальний Юг, — сказала Бэби, — а если я говорю — дальний, значит — подальше. За Алабамой, штат Миссисипи, есть такие места, куда ворон костей не заносил, мне как раз туда и надо.

— Я читал, что в Миссисипи не очень-то любят чужаков, — сказал Пипер, — пойдут расспросы, всякое такое.

— Фолкнера надо меньше читать, — сказала Бэби, — а четверть миллиона долларов отвечают за все.

Она пошла в коттедж переодеться. После обеда Пипер плавал в озере и гулял по берегу, размышляя о текстуальных изменениях «Девства» № 2. Он уже решил переменить заглавие и назвать его «Возвратный труд». Тут было легкое напоминание о «Поминках по Финнегану» Джойса, публиковавшихся, как известно, под заглавием «Работа идет», — словом, возникал литературный архетип. В конце концов Джойс взрыхлял и перерыхлял свои романы без всякой мысли об их продажной стоимости. И, кстати, в изгнании. Пипер мгновенно почувствовал, как он идет по стопам Джойса, инкогнито и без конца правя все ту же книгу — с той разницей, что при жизни ему не суждено выбраться из безвестности к славе. Если только в труде его не будет явлен такой бесспорный гений, что всякие пустяки вроде пожара, горящих катеров и даже его мнимой гибели станут лишь деталями биографии великого писателя. Да, великого и неподвластного пустякам. Пипер повернулся и заспешил по берегу обратно в коттедж. Надо безотлагательно начинать «Возвратный труд». Вернувшись, он обнаружил, что Бэби уже уехала в Ашвилл с его первой рукописью. Для него была записка на столе, точная и краткая «Уезжаю. Вернусь завтра. Так держать. Бэби».

Пипер повиновался. До вечера он прошел «Девство» с пером наперевес и перечеркал все упоминания о возрасте. Гвендолен сделалась двадцатипятилетней, а Энтони постарел на десять лет и ему стало двадцать семь. По ходу дела Пипер выкорчевывал малейшие упоминания о той сексуальной акробатике, из-за которой роман раскупали. Черкал он с упоением и наконец переполнился чувством праведности, перенеся его в гроссбух с Нужными Мыслями. «Коммерциализация пола как предмета купли-продажи, — записал он, — вот корень нынешнего загнивания цивилизации. В своем творчестве я пытался избегнуть опредмечивания пола и предохранить сущностные человеческие контакты». Затем он поужинал и улегся спать.

Встал он рано и вскоре уже сидел за столом на веранде. Перед ним был раскрыт чистый, девственный гроссбух, ожидавший его пера. Он окунул перо в чернила и принялся писать: «Дом стоял на холме в окружении трех вязов, березы и…» Пипер запнулся. Кедра он никогда не видел, а словаря под рукой тоже не было. Он переменил «кедр» на «дуб» и опять остановился. Бывают у дуба горизонтальные ветви? У каких-нибудь дубов, наверное, бывают. К черту подробности. Главное — добраться до анализа отношений Гвендолен и рассказчика. В великих книгах нет места большим деревьям. Книги эти — о людях, о том, какие чувства испытываются, какие думаются думы. Проникновение — вот в чем суть, а деревья проникновению не помогают. Черт с ним, с кедром, пусть стоит на своем месте. Он зачеркнул «дуб» и снова написал сверху «кедр». Еще полстраницы продолжалось описание; потом он напоролся на очередную проблему. Почему это рассказчик Энтони на школьных каникулах, если ему двадцать семь лет? Разве что он учитель, но тогда он должен что-то преподавать и иметь об этом какое-то понятие. Пипер попытался припомнить собственные школьные дни и подыскать образец для Энтони, но его преподаватели были невыразительные и совершенно ему не запомнились. Одна только мисс Пирс, а та все-таки женщина.

Пипер отложил перо и подумал про мисс Пирс. Будь она мужчиной… или будь она Гвендолен, а он Энтони… и если бы Энтони было не двадцать семь, а четырнадцать… или если б, еще того лучше, родители его жили бы в доме на холме в окружении трех вязов, березы и… Пипер встал и прошелся по веранде, зажигаясь новым вдохновением. Ему вдруг пришло в голову, что сырье «Девства ради» можно переработать в «Поиски утраченного детства». А если не переработать, то создать сплав. Придется, правда, внести кой-какие поправки. Чахоточные слесари — они, конечно, на холмах не живут. Но с другой стороны, у отца его чахотки-то не было. Чахоткой повеяло от Лоуренса и Томаса Манна. А любовная связь школьника и учительницы — дело обычное, только надо избегать физиологических подробностей. Да, именно так. «Возвратный труд» станет «Поисками». Он сел за стол, взял перо и начал переписывать. Теперь не было нужды менять повествовательные очертания. Кедр, дом на холме и вообще тому подобные дома пусть будут как есть. Новизну внесет его мучительное отрочество и присутствие его исстрадавшихся родителей. Плюс мисс Пирс, она же Гвендолен, его наставница, советчица и преподавательница, с которой развернутся сложные отношения, сексуально окрашенные и без всякого секса.

И снова затолпились на странице неизгладимые чернильные слова, сложенные по-прежнему изящно, на радость автору-переписчику. Внизу играло солнечными отсветами озеро, ветерок шевелил деревья над коттеджем, но Пипер потерял из виду окружение. Он воссоединил свое существование, прерванное в Эксфорте, в пансионе Гленигл, — и трудился над «Поисками».

* * *

Когда Бэби вернулась под вечер с рукописью, ксерокопия которой была отправлена из Нью-Йорка «Френсику и Футл», Ланьярд-Лейн, Лондон, Пипер уже стал самим собой. Пожар и бегство были забыты.

— Видишь ли, я тут сообразую «Девство» с моим собственным романом, — объяснил он, когда Бэби наливала себе виски. — Гвендолен теперь у меня…

— Утром расскажешь, — прервала его Бэби. — День был трудный, а завтра нам снова в путь.

— Я смотрю, ты новую машину купила, — заметил Пипер, глядя на красный «понтиак».

— С кондиционером и южнокаролинским номером. Если они вдруг надумают нас искать, я им не завидую. На этот раз я и меняться не стала. Продала «форд» в Бинвилле, оттуда автобусом в Шарлотт, а этот купила в Ашвилле на обратном пути. Дальше к югу еще разок сменим машину и совсем запутаем следы.

— Не лучший способ их путать — слать «Девство» Френсику, — сказал Пипер. — То есть он ведь теперь знает, что я не умер.

— Да, кстати. Я ему послала от твоего имени телеграмму.

— Ты, кстати, что? — потерял голос Пипер.

— Телеграмму послала.

— И что в телеграмме?

— Всего-навсего: «Переводите аванс последующие отчисления Нью-Йорк Первый государственный банк счет 476994 любящий Пипер».