И тогда я решила, что с меня точно хватит.

Мне осточертело быть наложницей. Осточертело управлять мужчинами. Осточертело пытаться соблюдать эту тонкую грань между бессилием и властью, когда дело касалось секса.

Снился ли он мне в кошмарах? Нет. Если не считать тех ночей, когда я заботилась о Полли, то я вообще не думала о нем или об иных встречах с жестокостью. Потому я ни за что не отдам им себя больше, чем они уже отобрали, чем я уже отдала.

Они обладали моим телом, ну и что с того? Сотни других наложниц могли бы заявить то же самое. Однако моим разумом им не овладеть, им я его не отдам.

Включая капитана Фейна, чей позолоченный член, наверное, покоится под сотней футов снега где-то посреди Пустоши.

Вынуждена признать, от того хочется улыбнуться.

– Мне жарко!

Как по часам, Полли отодвигается от углей и начинает обмахивать лицо руками. Глаза у меня щиплет от усталости, и я встаю с паллета, потащившись к пологу палатки.

Я не собираюсь покидать палатку, тем более что ступаю по расстеленному на земле меху. Я лишь беру ведро с тряпкой и зачерпываю немного снега. Снега здесь много, хотя я обратила внимание, что каждую ночь кто-то расчищает место перед входом в палатку.

Даже гадать не стану, кто бы это мог быть.

В этой армии есть только один мужчина с этим огромным затененным силуэтом, который я вижу, когда он приходит расправиться с этой задачей. Капитан зачерпывает огромные кучи снега и откидывает его в сторону палатки, чтобы она стала устойчивее.

Он делает это каждую ночь. А еще приносит нам еду и следит за тем, чтобы не заканчивался уголь. И он ни разу меня не домогался. Ни о чем не просил взамен.

Толком и не знаю, что с этим делать.

Я закрываю полог палатки и возвращаюсь к Полли, на ходу завязывая концы тряпки. Опустившись перед Полли на колени, я аккуратно прижимаю тряпку к ее раскрасневшемуся лбу.

Она стонет, схватившись за живот и облизывая губы.

– Ты меня убиваешь, – с претензией говорит она.

Я делаю паузу. Если откровенно, Полли почти не говорила с самых первых дней, когда кричала и злилась на меня. Если не брать в расчет ее криков о том, как она ужасно себя чувствует, то Полли чаще молчит. Отношения между нами стали натянутыми и резкими, но я знаю, что, как только ее тело восстановится, как только перестанет нуждаться в дозе росы, Полли станет гораздо лучше. Она снова будет прежней. Мы вернемся к нашей старой дружбе.

Хотя я не совсем понимаю, почему это занимает так много времени. Я не ожидала, что Полли будет так долго болеть. Ее рвет почти всякий раз, как я пытаюсь ее покормить, и все, что ей удается проглотить – пара самых маленьких кусочков хлеба, вода и травы, которые приносит армейский лекарь. Полли похудела, лицо стало серым, а под глазами залегли синяки, темнеющие с каждым днем все сильнее. И в придачу к этому она все время беспокойно спит.

Я ужасно хочу, чтобы она поправилась и поняла: я забрала ее из Рэнхолда, чтобы помочь. В этих натянутых отношениях между нами виноват только дурман. Как только Полли станет лучше, она поймет, что я просто пытаюсь ее спасти.

– Из-за тебя мне на платье капает снег, – шикает она.

– Извини. – Я осторожно вожу снегом по ее шее, но она вырывается, потому я снова его убираю. Потянувшись за маленьким котелком, который висит над углями, я переворачиваю его над небольшой жестяной чаркой. – Может, попробуешь снова сесть и глотнуть бульона?

– Не хочу, – говорит она с закрытыми глазами, непрестанно кусая нижнюю губу. Теперь это стало ее нервной привычкой из-за росы, которую она вожделеет. Полли кусает губы так часто, что начала слезать кожа, и рот опух и покрылся ранками. С кутикулой то же самое. Лекарь принес крем, но Полли не разрешает его нанести, и мне удается это провернуть, только когда она засыпает.

– Ну хоть немного…

Полли отворачивается и снова ложится на паллет.

– Уходи.

Меня пронзает обида, но я ее подавляю. Полли не виновата.

– Хорошо, я вылью ночной горшок. Скоро вернусь.

Она не отвечает, а когда снова начинает дрожать, я аккуратно накрываю ее мехом, и глаза у нее закрываются. Я заправляю огромную рубашку, которую мне выдали ранее, влезаю в сапоги, а потом, надев пальто капитана и перчатки, беру горшок и выхожу из палатки.

Стоит мне оказаться на улице, как надо мной нависает гигантская гора, и я чудом в нее не врезаюсь.

– Осторожнее! – гаркаю, пытаясь удержать горшок, чтобы его содержимое не выплеснулось на меня. Мне выдали только один комплект одежды, и мне нравится эта рубашка. Даже спрашивать не стану, из его ли она гардероба. Я и так это знаю.

Я поднимаю голову, бросив свирепый взгляд на незваного гостя.

– Чего тебе?

Капитан Озрик приподнимает густую каштановую бровь. Если откровенно, ему не мешало бы постричься. Борода у него такая длинная, что из нее можно плести косы, волосы всегда свисают на плечи, а судя по запястьям, под рукавами все его тело покрыто волосами. Нутром чую, он один из этих мужчин, у которых на груди растут волосы. Мужчинам в гареме приходилось пользоваться сахарным воском. Я бы отвалила немалую сумму, если бы кто-нибудь привязал капитана и выдернул бы ему волосы, причиняя боль.

– Ты снова пялишься, Желтый колокольчик.

Я отрываю взгляд от его рук и смотрю в лицо. Разволновавшись, переминаюсь с ноги на ногу.

– Я не пялюсь, а просто впервые вижу такого волосатого великана, – говорю я, с отвращением скривив губы.

– Если хочешь увидеть волосы на моем теле, тебе нужно просто попросить.

С чего я вдруг представила волосы у него в паху, мне не понять. Не хочу даже думать об этом. Все, что имеет отношение к его паху, меня не интересует.

Я закатываю глаза и пытаюсь отвязаться от него, но этот надоедливый болван идет за мной.

– Да что тебе надо?

– Я принес тебе еще немного еды, – говорит он, пытаясь передать мне что-то, завернутое в кусок ткани.

– Ты уже оставлял суп, а сейчас у меня немного заняты руки.

– Что это?

Я чувствую, как шею заливает румянец.

– А ты как думаешь? Наш… – Я замолкаю, отказываясь произносить это вслух.

К моему большому ужасу, этот мужлан наклоняется и заглядывает внутрь.

– О, так чего ж ты сразу не