Сестре Петра нравилось сопровождать нанимателя на блошиный рынок, куда он ходил часто и охотно. Сам Петр полюбил галереи: Степан, глядя на картины, делался иным человеком, его улыбка наполнялась теплом… А еще в галереях было много интересных людей, способных научить новому или показать привычное в ином свете.

Вечером девятого дня от найма в главном зале «Омута» собрались люди, знающие господина Рома. Все вкушали сладкое и закуски, пили легкие вина и прогуливались вдоль столов. На зеленом сукне были аккуратно разложены покупки, сделанные Степаном на блошином рынке. И гости – богато одетые, солидные – вдруг хватали одну из вещиц, теряя самообладание! Принимались настаивать на праве завладеть ею – за любые деньги, на любых условиях.

– Что происходит? – тихо спросил Петр у нанимателя.

– О, я борюсь за сохранение блошиного рынка. Вон тот господин, – едва заметное движение руки, – желает выстроить доходные дома на бесполезном пустыре. Он не верит в городские легенды. Мы поспорили. Если наберу по бросовым ценам вещиц и сегодня их общая оценка превысит сто тысяч, он оставит рынок в покое и даже выделит средства, чтобы облагородить его. Это большой проект, Петр. Лет за десять он вовлечет такие массы людей, что столица удивится. Кто-то получит постоянный доход, а кто-то решит сиюминутные осложнения с деньгами. Получат новую жизнь нищие пригороды, где расцветут ремесла и отстроятся склады. Будут воскресные выставки, театр под открытым небом, мгновенные аукционы… я трудился пять дней, чтобы придумать и продумать. Пять моих дней – это много!

– А сто тысяч – это что, немного?

– Необходимый минимум для запуска. Чеки собирает женщина, которая будет нянчиться с проектом, как с любимым младенцем, – Степан положил руку на плечо секретаря и повел его вдоль столов, трогая вещицы. – Веер, третья династия, состояние удручающее, но после реставрации за него будут драться все музеи мира. Моя оценка на сегодня, до показа вещи инаньскому эксперту – десять тысяч. Ваза. Ей более семи веков, и состояние впечатляет! Тут – смотрите – частично уцелел знак, надо проверить, если я не прав в догадках относительно имени мастера, ваза стоит пару тысяч, если же прав, подорожает десятикратно. Вот смешная безделушка: брошь, подделка под работу мастера из рода Ин Лэй, кустарщина… но рубины-то великолепны! Кажется, ее соорудили для маскировки и перепродажи камней, а после что-то пошло не так, и она оказалась обесценена. Еще сокровище: лубок трехвековой давности, сам по себе имеет скромную ценность, но делается бесценным, если собрать сюжет полностью. Именно этих двух картинок не хватает в экспозиции музея истории столицы.

Степан остановился, окинул взглядом столы, счастливо улыбаясь. Затем радость медленно сползла с лица, оставляя… пустоту.

– Петр, я готов приступить к решению вашего дела, ведь дом все еще под угрозой. Это опасно, но я обещал. Затем я исчезну. Жаль, но выбора нет. Я слишком шумно живу. Тот, кто связан со мною, кто портит сны… он нащупал след. Я знаю, ведь мне – душно. Я говорю это, чтобы услышать ваш ответ: Петр, вы будете учиться, чтобы стать полноценным бриллиантом?

– Буду. Только вряд ли захочу работать секретарем у кого-то другого, – огорчился Петр. – Я готов уехать с вами. Отцу гораздо лучше, сестра справится в доме одна.

– Слишком большая жертва, – тихо огорчился Степан. – Я буду менять документы и имена. Вероятно, покину Трежаль. Я прожил три недели с документами Рома, и уже известен шефу жандармерии, банкирам, половине узкого мирка антикваров, биржевым брокерам, театральным агентам, содержателям галерей… Петр, мир ужасающе тесен!

За спиной хором рассмеялись гости. Кто-то приблизился. Петр обернулся и сразу узнал человека, нашедшего саквояж – помощника шефа жандармерии.

– Во что вам обошлась закупка всех ценностей? – азартно спросил он.

– Чуть менее двух тысяч. О, я переплачивал, неловко брать вещи по откровенно бросовой цене. И я отказался от многих покупок. Законные владельцы не должны быть обмануты, если обратное не угрожает их жизни и благополучию, – охотно пояснил Степан. – Я указывал многим на полную цену их имущества и направлял к хорошим антикварам.

– Мои люди присмотрят за «Трефом». В оплату я заберу вазу.

– Конечно. Но я бы советовал обратить внимание на брошь.

– На кустарную поделку?

– Все так и думали. Вещицу продавала слепая старуха. У неё были грязные руки, а еще она опасно кашляла, наверняка чахотка. От неё, конечно, старались держаться подальше. Камни были грязными, весьма. Оправа и теперь скрывает их на две трети и гасит игру света. Однако я без ошибки опознаю байгарские рубины, голубиную кровь. Наилучший подарок невесте вашего сына, не находите? Её семья, по слухам, спесива… но при любой спеси вряд ли сможет без восторга принять такой дар.

– Голубиная кровь? Вы шутите, – трогая камни и отдергивая пальцы, словно бы от горячего, проворковал помощник шефа жандармерии. – Их продавала старуха? И никто не брал? Ладно она – слепая, но покупатели?

– О, люди склонны составлять мнение по косвенным признакам. Продавец им важнее товара, это основа успеха всех мошенников.

– Сколько просила старуха?

– Три рубля. Я дал пять, и еще сотню незаметно сунул в карман. Ей нельзя было заплатить больше. Деньги делаются убийственными, когда непосильны.

– Ваша логика тем более непосильна, – усмехнулся жандарм. – То помогаете старухе, то дарите мне вещицу ценою в особняк, то суете голову в петлю ради семьи, ничуть не полезной вам, мне и городу в целом. Что ж, откланиваюсь. Вечер удался. И… да, мои люди будут внимательно следить за делами в «Трефе».

Жандарм развернулся и удалился. Степан глядел ему вслед и мелко кивал, улыбаясь одними губами… а секретарь ощущал, как в груди ворочается ледяная глыба страха. Жандарм врал, Степан знал это, и все равно собирался довести дело до конца.

– Зачем? – ужаснулся Петр. – Деньги теперь есть, мы переедем в другой дом, и там отец откроет новый «Омут». Да это вообще не важно! Они же вас…

– Исходно я думал о переносе «Омута», был и такой вариант. Увы, подонки спорили на людей, а не на ресторан. Они постоянно спорят на чужую жизнь и смерть. Уже многие погибли, а иные были доведены до безмерного унижения, растоптаны. Я собрал информацию, Петр. Я хорошо умею собирать… и обрабатывать. Я тщательно обдумал свой выбор. Безопасность и самосохранение не могут быть смыслом жизни. Самореализация и душевный комфорт куда ценнее. Если я не вмешаюсь и отвернусь, будет разрушено и то, и другое.

– И все же, вмешаться в такое опасное дело из-а меня…

– Но-но, поправка, – Степан слегка улыбнулся. – Из-за себя. У меня весьма значительные способности. Отказываясь их использовать, я предаю себя и мельчаю. Испытывая страх и позволяя обстоятельствам играть мною, я делаюсь внутренне несвободен и слаб. Я… гасну. Петр, поверьте, угаснуть при жизни куда страшнее, чем умереть, следуя по избранному пути. Не смотрите с такой болью, да, я вполне безумен в глазах господина Мировольского и иже с ним. Что ж, мне неинтересно мнение рассудительных рабов золота и власти. К тому же их правда ограниченна их способом жизни. Им никак не осознать, что каждый обладатель яркого дара – избранник судьбы. Пока сам он не отвернется от своей судьбы, он вправе рассчитывать на ее благоволение. Так что – учитесь, ваш дар достоин огранки.