– Так трудно ли понять, сначала в нашей таверне всех разбойников уложил, потом пропал, а теперь, когда ты снова заявился, то народ начал сказывать, что в Тверь приехал какой-то великан на черном огнедышащем вороном коне и поймал всех разбойников и на плаху отправил, а которые не хотели идти, тех в ихнем логове в лесу изрубил в мелкую крошку и волкам бросил! А кто у нас великан? Ты! Так что тут и думать нечего, я сразу понял, что к чему, и пацанам объяснил! Вот в нашу таверну люд и потянулся, всем ведь интересно дождаться героя-великана и его своими глазами увидеть!

Мальчугашка замолк и стал смотреть на своего кумира преданными глазами. Николай задумался. Никак он не ожидал попасть в такой переплет. «А мальчишка ведь шибко умный для его возраста. Быстро вычислил меня! Но это и плохо, не один он может сложить два плюс два, и это может сорвать все мои планы!» – забеспокоился Николай. Ведь его рост не спрячешь никаким гримом, но внешне беспокойства он не выказал и произнес:

– Молодец! Быстро сообразил!

– У нас в роду все дюже сообразительные! – гордо ответил пацан.

Но делать нечего, отмашку Николай уже дал и отступать теперь было уже поздно. Он быстро написал записку и, вручив ее мальчишке, спросил:

– Тебя как зовут?

– Петька!

– Так вот, Петр, отдашь эту записку в руки боярина Остафьева и дождись от него ответа! Потом мне сообщишь! Это твое первое и очень серьезное задание! От тебя теперь зависит очень многое! Не подведи меня!

– А то я будто бы не понимаю! – гордо ответил мальчишка, схватил записку и бегом выскочил из комнаты.

«Мне всегда мешал мой рост оперативной работе, но в многомиллионной Москве, где людей разных можно увидеть, – это еще куда ни шло, а в Московии, в которой народу во всей стране и трех миллионов не наберется, а город в двадцать тысяч жителей уже по их меркам почти что мегаполис, – высокий рост становится большой проблемой, – завалившись на кровать, задумался Николай. – Хорошо хоть Немецкая слобода в Москве живет обособленной жизнью. Так будем надеяться на русский авось». С этой мыслью Николай уснул. За время службы опером он привык рационально использовать возможность отдохнуть. И его нисколько не смущало, который сейчас час на дворе.

Проснулся он от того, что в дверь кто-то тихонечко стучался. Это вернулся Петька. Он сиял как медный самовар, и можно было уже его не спрашивать, но Николай все же уточнил:

– Передал?

– Сделал все, как мне велел боярин! Боярин Остафьев велел тебе передать, что сделает все, как у тебя написано в записке!

– Молодец, и никому о деле ни слова!

– Я же не дурак, боярин, и все понимаю! Мы же разбойников ловим, а ты здесь ловушку им придумал! – уверенно сказал Петька.

Николай потрепал его по непослушным вихрам и дал серебряный рубль. Мальчишка осмотрел его, попробовал на зуб и радостно заулыбался:

– Мамке принесу домой – во обрадуется!

– Если кто придет и будет спрашивать Николя Франческе – ко мне приведи!

Мальчугашка кивнул головой и убежал, а для Николая началось самое противное время – ждать, а когда не знаешь, сколько нужно будет ждать, становится тяжелее многократно. Тем более когда не очень уверен, что рыба клюнула на приманку.

Ни этот день, ни следующий не дали результата. Николай не уходил далеко от таверны, он боялся, что клиент второй раз может и не вернуться. Но только на третий день после обеда к нему в дверь комнаты осторожно постучались.

– Дверь есть не запирать! – крикнул Николай.

За дверью зашебуршились, потом она открылась и просунулась голова Петьки. Его глаза косились куда-то вверх. Видимо, он старался дать Николаю сигнал. «Конспиратор», – усмехнулся Николай и махнул рукой. Дверь открылась на всю ширину, и на пороге показался светловолосый, голубоглазый, рослый мужчина. Он левой рукой поправил прическу и, спросив разрешения, вошел в комнату. Николай решил использовать известный в психологии прием: замещения памяти наведением мостов через родственные воспоминания. В народе этот эффект именуется «дежавю». Мозгу человека часто бывает неудобно самому себе признаться в том, что он что-то не помнит. Тогда начинают наводиться сомнительные мостки между не связанными между собой обрывками воспоминаний, соединяя их, и создается ложное воспоминание, которого на самом деле не было. Тем самым, при умелой обработке, «подопытный» начинает добровольно помогать процессу «воспоминания». Николай резво вскочил с кровати, кивнул Петьке, что он свободен, и бросился к гостю.

– Добрый день, мой дорогой друг Антонавичус! Как давно мы не виделись, а помните в Вильнюсе в замке князя мы с вами о многих вещах говорили? Еще князь все время над нами подшучивал, что мы все вдвоем и вдвоем, а про его гостей совсем забыли. Ты мне еще из своей табакерки с весьма изящной монограммой давал понюхать свой табак. Ты говорил, что он очень дорогой и привезен из дальних заморских стран.

Николай все тряс его руку, а гость задумчиво смотрел на Николая и честно пытался его вспомнить. Глаза у него пока были безразличными, но по ним было видно, что мозг пытается найти выход из логической ловушки. Тогда Николай подкинул ему новое воспоминание, которое в голове гостя существовало, и его необходимо было вплести в хрупкое кружево «воспоминаний».

– Я только пару дней назад говорил с Карлом и оставил у него собственноручный набросок монограммы твоей табакерки. Ты уж прости меня, но мне очень хотелось иметь что-то подобное, как у тебя. Ты, наверное, уже видел у Карла этот рисунок. Очень красивая у тебя вещица. Я бы даже ее у тебя купил, но в прошлый раз мы с тобой не сошлись в цене. Так, может, сейчас ты мне продашь эту вещицу?

Табакерка действительно весьма знатная, и быть того не может, чтобы кто-то не обратил на нее внимание. И верно: безразличие в глазах гостя внезапно пропало. Они отчаянно забегали, и в них наконец-то появилась осознанность. Гость улыбнулся и кинулся обнимать Николая.

– Здравствуй, Николя, а я все пытался тебя вспомнить. Теперь припоминаю, мы с тобой виделись у князя Каземироса.

– Да нет, – ответил Николай, уловив в глазах гостя буквально на доли секунды появившуюся иронию. – У Каземироса я не успел побывать. Мне в тот день нужно было ехать по делам короны в Париж.

– Точно, извини, я от волнения и сам запутался. Это же было у князя Бразускаса.

– Ну, вот, а то я к тебе со всей душой, а ты застыл на пороге и не признаешься. Именно у него ты своей табакеркой и хвастался, – заулыбался Николай. – Садись за стол! Сейчас крикну прислугу, и они нам с тобой принесут самого лучшего вина и еды. Я хочу угостить моего друга всем лучшим, что у меня только есть!

Спустя три часа они и правда уже выглядели друзьями не разлей вода. Правда, Антонавичус похвастал, что в Московии его знают как Антона Дордомыжского и то, что он теперь служит у московского царя стряпчим, но это только сейчас, а скоро он станет постельничим, так как сумел устранить на своем пути весьма досадную помеху.